Эта длинная речь прошла мимо внимания Товии, как вода стекает с перьев. Он оглядел нашу огромную толпу, улыбнулся и сказал глумящимся тоном:
— И ты полагаешь, что тебе, которому помогает Яхве, достаточно явиться сюда с письмом персидского царя, чтобы все твои желания исполнились?
Ездра ничего не ответил. Улыбка Товии стала шире.
— Не горячись, юнец, это письмо, которое ты суешь мне под нос, ничего не стоит. Здесь только я, Товия Аммонитянин, имею право приказывать и решать, что хорошо и что плохо. И не рассчитывай на помощь войск Персии. Здесь их уже давным-давно не видали.
Эти слова камнем падали в ледяное молчание, которое весьма обнадежило Товию. Он широко распростер руки и обратился ко всем нам поднявшимся до визга голосом, который становился еще пронзительнее, когда он кричал:
— Посмотрите вокруг, вы все! Вы пришли в страну, которую отцы ваших отцов покинули, потому что они были неспособны ее защитить. Ваш бог оставил их, как он оставил Иерусалим. Отцы ваших отцов забыли и бога, и Иерусалим ради жирных полей Вавилона. И вот вы возвращаетесь, распевая свои песни и ничего не зная о земле Иудеи! Вы возвращаетесь, распевая: «Я дома, здесь все мое, и я воскурю фимиам в Храме!» А я вам говорю: «Нет!»
Священники и ревнители веры гневно заворчали, сгрудившись вокруг Ездры, но он снова велел им замолчать. Жирные щеки Товии дрожали от гнева. Он ткнул пальцем в покрытые пеплом плечи.
— Это Товия решает, должны ли затянуться бреши в стенах Иерусалима. Это Товия, великий слуга Аммона, решает, что хорошо, а что плохо для иерусалимского Храма. И это Товии платят дань!
И вновь ответом ему было ледяное молчание.
Мы все были слишком потрясены, чтобы протестовать. Слова, которые он произносил, были худшим из всего, что мы могли услышать. Они унижали нас, они обращали истину в ложь и смешивали с грязью величие наших надежд.
Между тем сам Товия веселился, поглядывая на нас с бесстыдной презрительной улыбкой.
— Аммон говорит вам: добро пожаловать. Он будет счастлив получить свою долю от ваших трудов, когда вы возделаете поля. Ибо поля, которые лежат под вашими ногами, на которых вы поставили свои шатры, не принадлежат вам и никогда не будут принадлежать. Здесь персы только пустой звук. Египетские и греческие солдаты выгнали их отсюда давным-давно. Единственный, кто может защитить вас, это я! У меня для этого есть две тысячи воинов.
В это мгновение камень ударил его в бедро.
Камень, брошенный рукой Ездры.
Раздались крики, возникло замешательство. Стражники, сопровождавшие Товию, хотели схватить моего брата. Молодые защитники веры с криками бросились вперед и отбросили их. Стражники уже приготовились к бою, но Товия жестом заставил их замереть. Он-то понимал, насколько бесполезно сопротивление: их было десять человек, нас было двадцать тысяч. Но он также понимал, что в его распоряжении имелись и другие способы.
Между тем охваченные гневом молодые защитники толкали Товию и чуть ли не вскинули его на верблюдицу, которая блеяла от страха и выпрямилась так резко, что едва не сбросила его. Товия нелепо цеплялся за седло. Размахивая руками и издавая писк, словно перепуганный птенец, он наконец обрел равновесие, но… задом наперед: перед его носом маячил зад верблюдицы. Вся толпа разразилась хохотом.
Ты должен представить себе это, Антиной, любовь моя: смех, вырвавшийся из десяти, пятнадцати, двадцати тысяч глоток! Громоподобный смех облегчения, который, наверное, долетел до Иордана.
Ездра заговорил только после того, как стих смех:
— Ты опять ошибся, Товия. С того дня, когда Навуходоносор вошел в Иерусалим, твой отец и отец твоего отца заблуждались и тебя вырастили в том же заблуждении. Но если человек может ошибаться сам, то сын Израилев не может ввести в заблуждение Яхве. Ты думаешь, что меня привело сюда послание, написанное Артаксерксом. О нет! Это воля Яхве, повелевающая восстановить Его Храм, продиктовала это послание. И ты вновь заблуждаешься, полагая, что мы боимся тебя. Ты заблуждаешься, ибо мы не нуждаемся ни в чем, кроме помощи и силы Яхве. Но ты хорошо сделал, что пришел сегодня. Ты видишь, мы разодрали наши туники и посыпали волосы пеплом, потому что сегодня день очищения. Сегодня мы готовимся омыть землю Иудеи от нечистот. И ты часть этих нечистот.