И тогда на стенах Иерусалима руки подобрали камни. Руки подняли эти камни и бросили их.
Все было так, как я пишу: они забрасывали этих детей камнями до тех пор, пока те не упали или не бросились обратно. До тех пор, пока матери не схватили их и не оттащили подальше от нас.
Тогда я поняла, что не могу остаться.
С Лейлой, сестрой Ездры, было покончено.
Я спросила у своего брата:
— Как мог ты приказать сотворить такой ужас? Разве ты не видишь женщин там, на дороге? Разве ты не слышишь их?
Он ответил, что ничего не приказывал, все решал Яхве. «Так захотел Яхве, сестра моя, не Ездра. Это не мне были вручены Его законы и установления. Я только прочел и выучил их. Кто это знает лучше тебя, сестра моя? Ты привела меня сюда, до самого Иерусалима, через всю пустыню. А ведь я всего лишь хотел продолжать учиться. Это ты пошла просить Парисатис. Это ты спала с персом, чтобы он передал мое прошение Артаксерксу. Это ты сказала Ездре: „Иди! Твое место в Иерусалиме, твоя судьба в Иерусалиме, такова воля Яхве. На тебе вся твердость Его руки“. Это твои слова, Лейла».
Да.
Это были мои слова.
Но учитель Барух внушал нам, что Яхве добр. Он пел слова Исайи: «Спасайте угнетенного, вступайтесь за вдову».
Ездра, смеясь, возразил мне: «Исайя сказал много разных слов, сестра моя. Разве не он говорил: „Перестаньте вы надеяться на человека, которого дыхание в ноздрях его, ибо что он значит?!“»
Лицо Ездры было страшным.
Я не узнавала его без волос и без бороды. Какое свирепое лицо, думала я. Лицо, которое напомнило мне хищников Парисатис. Я корила себя за эту мысль, но ничего не могла поделать, ибо ею наполнилось мое сердце.
Я спросила у него, где же справедливость Яхве, где его праведный суд. Он ответил:
— Здесь, сестра моя, в Иерусалиме. И он-то и защитит нас, если мы будем следовать его правилам, каждому из них неукоснительно.
— Я не вижу праведности в том, чтобы выгнать тысячи женщин и детей в поля, без огня, без крыши, без еды, — возразила я. — Не для этого мы пришли в Иерусалим.
Он засмеялся.
— Конечно же для этого, Лейла! Мы пришли сюда, чтобы Закон Яхве жил в его народе. И он живет благодаря нам. Только то, что написано в свитке Моисея. И ничего другого!
И тогда я сказала тому, кто был моим возлюбленным братом:
— Я не могу. Я не могу оставаться с теми, кто забрасывает камнями женщин и детей. Я не могу отделять чистое от нечистого, разлучая мужа и жену, ребенка и отца. Это выше моих сил. Это выше моей любви к Ездре. Выше моего почитания нашего Бога. Если нужно выбирать, я ухожу с ними. С отвергнутыми. С иноплеменными. Для меня нет иного места. Разве не сказал Моисей, наш учитель: «Когда поселится пришелец в земле вашей, не притесняйте его. Да будет он для вас то же, что один из вас; люби его как себя; ибо и вы были пришельцами в земле Египетской».
Мы посмотрели друг на друга, и сердца наши были закрыты. И у каждого в глазах светился недобрый огонек разбитой любви.
Наконец Ездра ответил мне:
— Если ты покинешь этот дом, сестра моя, если ты покинешь Иерусалим, мы больше никогда не увидимся. Никогда больше ты не предстанешь предо мной. Я забуду тебя. У меня больше не будет сестры, как если б ее никогда и не было.
Я молча кивнула, не добавив ни слова.
Меня тошнило от слов.
Зловоние слов подобно зловонию жертвенных баранов, быков и горелого жира, которое слоем копоти ложилось в знак траура на крыши прекрасного Иерусалима.
Согдиам вложил свою руку в мою и тихонько сказал:
— Не плачь, я не покину тебя. Мне здесь тоже не место. Мое место там, где ты.
Я пыталась переубедить его. Там, куда я отправлялась, не было ни дома, ни уюта, мало радости и много страданий. И уж, конечно, никакой кухни.
— Значит, мне придется ее соорудить. Где бы мы ни оказались, нам понадобится кухня, иначе все умрут с голода!
Он уже смеялся.
Я спросила Аксатрию:
— Ты пойдешь со мной?
Она посмотрела на меня, выгнув спину и вздернув подбородок, и прошипела как змея:
— Уж я-то не покину Ездру!
— Я не покидаю его, Аксатрия. Ездра пребывает со своим богом, со своими священниками и ревнителями веры. Он уже давно не со мной. Как я могу покинуть того, кто давно отвернулся от меня?
— Иногда ты нужна ему, и тебе это известно.
— Нет, никогда больше я не буду ему нужна. После того, что он приказал сделать, ему никогда больше не понадобится знать мнение своей сестры.