Варшавская рецессия, принятая в отсутствие литовцев, стала репетицией, которая теперь была повторена уже как официальная премьера. Сигизмунд-Август воспользовался различием интересов между дворянами Подляшья и Волыни. Представители польского сейма, жадно поглядывавшие на соседние южно-русинские земли Великого княжества, опирались на давнюю традицию подобных претензий. Они потребовали, чтобы монарх своими актами односторонне присоединил эти воеводства к Польскому королевству.
4 марта Сигизмунд-Август повелел сенаторам и представителям Подляшья включиться в работу польского сейма. 9 марта представители Подляшья (из шести их осталось в Люблине четыре) присягнули Польской короне. Евстафий Волович отказался присягать, вследствие чего потерял должности в Подляшье. 12 марта появился универсал Сигизмунда-Августа, 21 марта – привилей, провозглашающий присоединение этих воеводств к Польше. 26 марта польский сейм одобрил проект Сигизмунда-Августа о присоединении Волыни. Был предложен и принят сеймом акт «О возвращении Подляшья и Волыни». 28 марта Сигизмунд-Август подписал привилеи о присоединении Подляшья и Волыни. Королевский универсал требовал от тех сенаторов и представителей Подляшья и Волыни, которые еще не включились в работу польского сейма и сената, сделать это и присягнуть Польской короне. Также потребовалась присяга и других врадников. Оба воеводства подчинились не сразу, особенно /652/ их аристократия. Конечно, сопротивление могло быть только пассивным. Тем временем поляки замахнулись уже на Киевское и Брацлавское воеводства. Луцкий епископ Вежбицкий, волынский воевода Александр Чарторыский, воевода Подляшья Василий Тышкевич, киевский воевода Василий Острогский медлили с присягой, ссылаясь на болезнь. Кое-кто протестовал из-за того, что грамоты удостоверены не литовскими печатями. Для Литвы, которой не доставало сил противиться подобным действиям, всё это было совершенно безнадежно. 4 апреля представители польского сейма потребовали отобрать должности у неприсягнувших. Сигизмунд-Август, чтобы не обострять ситуацию, простил тех, кто оправдывался лишь болезнью. Были дополнительно вызваны каштелян Подляшья Григорий Тризна и княгиня Слуцкая, у которых были поместья в Подляшье. К Василию Тышкевичу лично был направлен посыльный, чтобы взять с того присягу. Поскольку приведение к присяге затягивалось, понадобился новый универсал Сигизмунда-Августа о присоединении Подляшья (23 апреля), был также объявлен еще один, крайний срок принесения присяги – 14 мая в Люблине. Не сломив пассивного сопротивления, Сигизмунд-Август 2 мая отнял воеводство у Василия Тышкевича и каштелянство у Григория Тризны. Приведение к присяге продолжалось и 24 мая.
В Подляшье пришлось «обрабатывать» мазовшан. С русинской Волынью было еще сложнее – многие не явились к предписанному 14-му мая. Пришлось продлить срок до 23–26 мая. В конце концов оказались вынуждены присягнуть епископ Вежбицкий, волынский воевода Чарторыский, киевский воевода Острогский, князь Константин Вишневецкий. Убедившись в безнадежности сопротивления, за свои владения в Подляшье и на Волыни присягнул Евстафий Волович. 1 июня присягу от своих имений в Подляшье и на Волыни принесли Николай Радзивилл Рыжий и князь Роман Сангушко (последний присягнул и за брацлавское воеводство). Покорились каштелян и староста брацлавские, князья Капуста и Корецкий. 25 мая универсалом был объявлен срок до 16 июня для дворян и городов Волыни. Капитуляция Николая Радзивилла Рыжего знаменовала победу Сигизмунда-Августа и крах твердой позиции Радзивиллов. 28 мая и повторно 1 июня представители польского сейма официально потребовали присоединения Киевского воеводства. Часть польского сената, не желавшая защищать Киев от русских и татар, сопротивлялась. Тем не менее, победили сейм и сенатское большинство; 5 июня появился привилей Сигизмунда-Августа о присоединении Киева. Напоследок было присоединено и Брацлавское воеводство. Для того, чтобы основательно «узаконить» все эти акты, в некоторых из них были заменены даты. За два месяца правитель Литвы отнял у своей бессиль- /653/ ной страны половину территории. Великое княжество Литовское потеряло юг Белой Руси, и с той поры исторически разделились судьбы южных и северных русинских земель. В первом раунде люблинских переговоров делегация Литвы не использовала или мало использовала разногласия среди польских сенаторов. Причиной тому был натиск поляков, заставивший литовцев обороняться и полагаться лишь на авторитет Николая Радзивилла Рыжего. Увы, этот авторитет не был столь непререкаем в глазах Сигизмунда-Августа. Как и его прадед в Крево, свои личные счета он оплатил благоденствием страны, которая взрастила династию. Правда, общественность этой страны заметно подросла, и прежние методы не годились. Даже польский сейм не осмелился применить ко всему Великому княжеству Литовскому акты об инкорпорации, как это было проделано с четырьмя воеводствами, наименее с ним связанными. Для главной цели готовился специальный документ об экзекуции, основанный на акте 1501 г. (в его польской интерпретации) и Варшавской рецессии. Он должен был в одностороннем порядке объявить унию по польской модели. 14 марта проект сената был прочитан сейму. После споров и поправок он был утвержден 28 марта и, по приложении большой королевской печати, сдан на хранение в королевский архив (кстати, окончательной датой было вписано 24 марта). В акте декларировалось единое и неделимое общее благо, но Великому княжеству Литовскому оставлялись его титул и предусмотренные отдельные должности (врады), суды, право и администрация. Фактически этим актом провозглашались две совершенно несочетаемые и противоречащие друг другу вещи: констатация реальной государственности Литвы и декларация о ее прекращении. Сложилась и парадоксальная юридическая ситуация: как и в случае с Варшавской рецессией, одностороннее решение великого князя Литовского повисло в воздухе, – не было согласия Великого княжества Литовского как суверенного правового субъекта, о котором говорилось в Литовском статуте и Воиновском привилее. Недействительность акта об экзекуции подтвердилась самой жизнью: после отправки в архив он никому не понадобился и был забыт.
Однако была и политическая подоплека: Литва – перед лицом российской агрессии – оказалась на грани гражданской войны со своим монархом. Оставался единственный выход – переговоры.
После отъезда литовской делегации из Люблина, видные члены рады панов обсуждали дальнейшие действия. Николая Радзивилла Рыжего информировали из Люблина Волович и Нарушевич. Были разосланы грамоты о всеобщем призыве. Хотя Николай Радзивилл Рыжий и в дальнейшем оставался лидером, явно обозначился крах твердой линии, усугубленный его собственной присягой «от своих имений». Андрей Волан посоветовал Радзивиллу не ездить на пе- /654/ реговоры, и тот сам догадался о своем положении. Следовало воспользоваться теми способами защиты литовской государственности, которые содержались в постулатах польской модели унии. Рада панов, собравшаяся 20 марта в Вильнюсе, отправила в Люблин делегацию в составе Ивана Ходкевича, Евстафия Воловича, Доминика Паца, Христофора Радзивилла, Николая Кишки. Делегация ощущала свою ответственность перед обществом всей Литвы и лично перед Николаем Радзивиллом Рыжим. Однако ее моральным лидером сразу стал Иван Ходкевич, стремившийся к цели иными, нежели Радзивилл, путями.
5 апреля литовская делегация была принята польским сенатом. На сей раз гибкость сочеталась с изначально твердой позицией, которая поначалу не афишировалась. Делегация согласилась на заключение унии, не акцентируя, какова она должна быть, но потребовала не применять экзекуцию и протестовала по поводу отторгнутых воеводств. Вопрос о сейме литовцы отнесли к техническим проблемам, ослабив тем самым его связь с вопросами о государственности. Они предлагали каждый второй сейм проводить в Литве близ польской границы и просили отложить обсуждение на 6 недель, чтобы успели собраться сеймики. Поляки протестовали против избрания новых представителей и слышать ничего не желали об аннексированных воеводствах. Споры тянулись вплоть до 22 апреля, а 23 апреля был объявлен всеобщий сбор польского войска. Ситуация казалась угрожающей, однако на самом деле литовской делегации удалось достичь главного: начался второй раунд люблинских переговоров. Оценив уступку литовцев, которая представлялась принципиальной, поляки начали споры уже о деталях. Они согласились ждать только 4, а не 6 недель, а Сигизмунд-Август даже не протестовал против сеймиков. Отходчивость, которую продемонстрировал монарх после согласия литовцев признать унию, была для них важным знаком. Так окончился подготовительный этап переговоров. Сроком их начала было определено 29 мая.