Райан посадил меня на грубо сколоченный стол, подхватить занозу на котором не составило бы труда, если бы не платье. Вошёл в меня, желающую проникновения и энергичными толчками пытался выбить согласие.
— Обещаю!
***
Да, мы помирились с Райаном, но меня глодало разочарование. Сделал ли он вывод, согласился ли с тем, что госпожа ему давно не пара? Или просто пошёл мне на уступки ради занимательных ночей любви? Это не давало мне покоя, но всё-таки я сдерживалась, а сдержанность вылилась в настороженность. Голодная натура необручницы требовала мужской любви, поэтому я обрывала затягивающиеся реплики Райана о его чувствах, планах на будущее и говорила:
— Пустое это, просто поцелуй меня!
Но поймав это в двадцатый раз и задумавшись над моим нежеланием слушать нежности, Райан заметно рассердился:
— Для тебя мои слова — пустое?
— Конечно, — я улыбалась и накручивала его отросшие колечки волос на палец, — это просто слова, которые ты забудешь очень скоро. Поэтому я не вижу смысла придавать им вес. Да и госпожу ты любишь по-прежнему, а с ней бороться за тебя я устала.
Он пристально смотрел мне в глаза некоторое время, пытаясь определить, нарочно ли я его злю. Увидел мою искренность и задумался. Ему понадобилось дня четыре, чтобы переосмыслить даже не мои слова, а свои чувства, и в очередную «дежурную» ночь он, наконец, признался:
— Не думал, что однажды скажу: слишком всё это виделось настоящим. Да, я грезил Амельдиной с первого курса Академии. Её брак с Эдрихамом убил во мне веру в то, что я могу быть счастлив с женщиной, и… — Райан замолчал, кусая губы.
Признание зазвучало после того, как мы сбросили напряжение, бурно, со словесными поощрениями друг друга; а теперь отдыхали, набираясь сил перед новой порцией ласк. Райан смотрел в потолок и начал этот разговор внезапно, словно я задала вопрос. Сейчас я его не перебивала, давая возможность выговориться самостоятельно.
— Отец мне всегда говорил: женщины — не главное. Служение Люмерии, власть — вот что должно меня беспокоить. А я, наслушавшись рассказов Дэрвелла об Адноде, решил сбежать сюда. Назло отцу. Ведь здесь, кроме служения и в некотором смысле власти, были полная свобода в выборе женщин да Брис со своей Амели. Приятное дополнение… В первый год я поменял троих лумерок, почему-то был уверен, что они должны заменить Амельдину. В Люмосе с этим продолжали пытаться справиться необручницы: после Аднода первое время сложно не думать о страсти. Потом снова год здесь и новые необручницы… Тибо меня остановила. Сказала, что я всё равно не найду вторую Амели, потому что ни одна магесса не захочет со мной экспериментировать до брачной клятвы, а лумерка даже с сильным бытовым даром никогда не заменит магессу и сирру, каковой была Амели. После этого я прослужил два года подряд, чтобы сместить свой график и больше не пересекаться здесь с Эдрихамами.
Райан поглаживал мою руку, лежащую на его груди и пощипывавшую волоски:
— Так прошло ещё четыре года. В моей голове будто приклеилась одна картинка, и я застрял в своём юношеском капризе. Когда я с Эдрихамами случайно встречался в Люмосе, я снова и снова возвращался в прошлое. Все девушки Люмерии, которые хотя бы немного мне нравились, готовы были выйти замуж, но моя Амели продолжала оставаться недоступной. Конечно же, я не хотел бы причинить ей боль: если бы я добился своего, и она ушла бы от Бриса, мнение родственников с обеих сторон и наказание Владычицы отравили бы нам совместное существование. А это пережить может не каждый. Поэтому я довольствовался ролью друга семьи, внушив себе, что мне хватит тех крох внимания Амели, которые она сможет мне дать. А потом появилась ты. Некрасивая, странная, незаметная… И я должен тебе кое-что рассказать, ты только не смейся.
Он повернулся на бок, чтобы лучше видеть выражение моего лица:
— Когда мне предложили остаться здесь на годовой контракт без перерыва, я попросил время подумать, потому что знал: мне предстоит провести этот год бок о бок с Эдрихамами. Искушать себя не захотел: знаешь ли, с возрастом приходит лень, когда ты устал бороться за что-то. Цель начинает терять свою привлекательность вообще. Поделился этим с одним знакомым, и он посоветовал обратиться к оракулу. За такими мелочами к Ирминсулю не ходят, а с хорошим интуитом поговорить за жизнь — почему бы и нет? Как минимум развлечёшься… Я ждал простого совета ехать-не ехать, а получил целое пророчество. Оракул якобы увидел мой шанс встретить ту, что сможет дать всё для счастья. Я не узнаю её сразу, и никакое слияние мне не даст ответа на вопрос — кто она. Только со временем я её смогу почувствовать… Признаться, я представлял себе, будто однажды на Адноде появится гостья, чья-нибудь родственница, магесса. Думал и на Йару… И вдруг ты меня зацепила на свой рыболовный крючок и потащила за собой, вместе с моей лодкой, моим представлением о жизни, какой она должна быть…
Глаза Райана блестели, мои наверняка тоже. Я сглатывала упрямый ком, застрявший посередине горла и мешающий сказать хотя бы поддерживающее слово.
— Ты дала мне возможность закрыть историю с Амели, прости, я сразу не смог остановиться, а потом — понять, что всё кончено. Сейчас я хочу сказать одну вещь. Ты мне очень дорога, и, клянусь, будь у меня возможность вырвать тебя из рук Эдрихама и моего дражайшего кузена, я бы сделал это, не задумываясь. Поскорей бы закончился этот год!
Он сказал «дорогА», но не «я люблю тебя». Возможно, в понимании Райана эти фразы были равнозначными — я не стала придираться и уточнять. Он только что объяснил важное и не пообещал лишнего. Вернее, я не дала ему этого сделать. Притянула его к себе:
— Ты мне тоже очень дорог, потратим оставшиеся месяцы на счастье, — и все слова были отложены на потом. Магия требовала нашего соединения в одно целое.
Но признание Райана сподвигло меня на решение проблемы Его высочества, напомнило об одной из моих идей. Если из-за Райана я ещё днём не верила в то, что возможно вылечить болезненные и ненужные чувства, то теперь эта уверенность окрепла.
Днём, следующим за ночью с Райаном, я пришла к сиру Генриху и предложила ему свою помощь. Приближался к рубежу срок — полгода, отведённые для принятия решения номер один. Если Его высочество не закрепит обручением свои отношения с Иларией де Венетт, то сделать это сможет не скоро, а точнее — никогда. Результатов слияния больше не будет, а без этого инквизиция не даст добро на брак. И в случае обручения с Иларией он теряет половину шанса на наследие Роландов.
Но если решится заключить обручение с другой девушкой, которую предложил ему отец, то, считай, будущее Люмерии предопределено. Роланды упрочат своё влияние, и Генрих более чем вероятно примет от родителя трон.
Последние дни он и без того нервничал, так, что сомнения затемнили кожу на его лице в серый цвет.
И, конечно же, настало время рассказать о событиях, предшествовавших и моему предложению, и решению сира Генриха. Я имею в виду побег Его высочества с Аднода. Точнее, наш побег.
Глава 11, в которой Его высочество совершает побег
Его высочество стал походить на человека, у которого из-под ног выбивали почву. Он был потерян и зол на себя, на отца, на законы Люмерии и магию тоже. Я же была его верной собеседницей-другом, с кем он смог поделиться своим растущим смятением. В прошлом месяце я убедила его написать письмо Иларии, ведь наверняка девушка успела передумать всё, что угодно. Это письмо я запечатала и вложила в своё, которое отправила госпоже с просьбой тайно доставить Иларии де Венетт и потом так же передать её ответ.
Генрих говорил, что через сира Петрана уже передавал письмо, но ответ, возможно, перехватили инквизиторы.
— А разве можно воровать чужие письма? — возмущалась я.
— Можно, если речь идёт об интересах государства, — горько ответил Генрих.
Госпожа в своём письме писала так: она-де передала письмо лично в руки, нашла эту девушку и даже попросила сразу прочитать и дать ответ, но Илария пожелала сделать это у себя в комнате. На следующий день сирра Амели ждала Иларию в назначенном месте, но девушка не пришла.