— Видишь, как у меня дела процветают!
Высыпает из кошелька, привешенного спереди на поясе, всего один бу и пригоршню мелочи, монеток тридцать с горошину величиной, и несколько раз пересчитывает напоказ. Невольно злость берет: какое ничтожество!
Он со мной заговаривает, но я не отзовусь, сделаю вид, что живот заболел, и повернусь к нему спиной, будто засыпаю. Однако он против ожидания не отступается:
— Знаешь ли, у меня целебные руки!
И начинает растирать меня до рассвета. Растроганная до глубины души его добротой, обниму его, но тут вдруг слышится голос богача, его хозяина:
— Уже утро настает, торопись-ка ты домой. Там уж, верно, заждались. Отправляйся делать прически.
Богач без всяких церемоний велит моему гостю вставать с постели, и мое доброе чувство вновь исчезает. Значит, он и правда цирюльник на побегушках у хозяина. Зачем нам еще раз встречаться? И равнодушно отпускаю его.
Пока я была тайфу и тэндзин, я не горевала о том, что это ремесло так презренно, но, с тех пор как я стала только ничтожной какой, меня грызла печаль, оттого, должно быть, что жизнь моя так переменилась. Мужланы мне были противны, гости среднего состояния меня не приглашали. Если же в кои-то веки мне доставался изящный кавалер, то с первой же минуты встречи на ложе он, подлец, терял весь свой лоск и грубо кричал:
— Эй, дзёро, развязывай пояс!
— Что это вы! Разве это такое спешное дело? Как же вы ждали десять месяцев в утробе вашей матушки? — пробовала я осадить его.
А он, не дослушав, бросал в ответ:
— Столько времени гостить в утробе мне еще не приходилось. С века богов и поныне шлюха, которой любовь противна, ни к черту не годится. Если ты на это жалуешься, то в чем затруднение? Скажи, что не хочешь, и я приглашу другую.
Он так фыркал носом, что страх меня брал, но еще страшней было платить хозяину из своих кровных денег, если бы гость ушел.
Вспомнив, что он из хорошего общества, я старалась извиниться поучтивее:
— Прошу вас, простите меня, я сболтнула глупость! Уж очень я проста. Не знаю, как вы и оправдаетесь, если слух о нашей встрече дойдет до вашей постоянной тайфу.
Такого рода любезности постоянно на устах какои.
А если бы я начала говорить о тех гетерах, которые еще ниже, о хасицубонэ [59], то этому конца бы не было, да и слушать неинтересно.
Но и у них есть свои установленные обычаем особые словечки для привета. Прежде всего гетера, цена которой три моммэ, вовсе не столь уж отвратительна. Она с достоинством приветствует гостя. Девочка-служанка в дешевом платье приготовит постель. Красиво сложив ханагами, поместит их наготове возле футона, крытого недорогим красным шелком. Зажжет масляную лампу и убавит огонь, оправит две подушки, пожелает спокойной ночи и выйдет через маленькую дверку.
Да и мужчина, навещающий гетеру ценой в три моммэ, вовсе не всегда самый жалкий на свете бедняк. Иной, проматывая без пути свое состояние, решается войти в ворота веселого дома только под покровом глубокого мрака. Другой — приказчик состоятельного купца. Третий — самурай низшего ранга.
Перед тем как лечь в постель, девушка, еще не развязав пояса, хлопает в ладоши, вызывая служанку:
— Это платье как будто грязновато для постели, но сойдет, помоги мне переодеться в него.
Чтобы для начала завести приятный разговор, она спрашивает, взглянув на рисунок на веере гостя:
— Этот кугэ, что прикрыл свою голову рукавом [60], наверно, тот самый, которому негде было стряхнуть снег с себя на голой равнине Сано?
Мужчина в ответ:
— Прижмись ко мне, я буду тебе верной опорой, а ты стряхни снег со своей нежной кожи… Можно мне к ней прикоснуться? — И начинается любовь.
Если гость до самого своего ухода не спросит, как зовут девушку, то это уж непременно богатый горожанин.
Чтобы завлечь такого гостя, девушка вздыхает при расставании:
— Ах, когда же вы придете вновь к моему решетчатому окну и мы встретимся снова? — и провожает его долгим взглядом.
Тут уж любой мужчина из тщеславия расхвастается перед своими приятелями, явится еще раз, и готово — попадет в ловушку.
Заметив, что гость ее — простой слуга, девушка ахает:
— Что же вы пришли одни, без слуг, в дороге ведь опасно одному?
Нет на свете такого мужчины, который возразил бы на это:
— Что ты, да у меня нет слуг! Опутает его лестью, а потом спросит:
— Где ваш дорожный ящик? Я уложу в него ваше ночное платье.
Гость уже не в силах сказать: «У меня нет слуг нести за мной дорожный ящик с вещами» — и в конце концов оставит ей платье в подарок.
Дзёро ценой в два моммэ сама убавляет огонь в ночнике и, напевая популярные отрывки из Кидайю-буси [61], застилает бумагой изголовье, чтобы не закапать его маслом из ночника. А в промежутках ведет обычный в таких случаях вежливый разговор:
— Вы с какой тайфу изволите постоянно встречаться? Вам здесь неуютно в моей бедной каморке… В какой веселый дом вы обычно ходите?
Девушка ценой в один моммэ, напевая модную песенку, вытаскивает из-за ширмы циновку вместо постели, сначала незаметно развязывает верхний пояс и, не считаясь с желанием гостя, а только следуя приказаниям хозяина, переодевается в ночное платье, снимает нижний пояс и вешает там, где не видно.
— Я думала, уже ночь, но, кажется, колокол пробил только четыре удара [62]. Вы куда пойдете домой? — так она дает понять гостю, находящемуся в услужении, чтобы он поторапливался домой к хозяину. Быстро закончив с ним все дела, зовет управительницу и наказывает ей скороговоркой: — Плесни-ка чаю в две чайных чашки и подай гостю!
Гетера ценой в пять бу сама закрывает дверь, одной рукой бросает на пол грубую циновку тосимской выделки, придвигает ногой поднос с курительным прибором и валит гостя на циновку.
— Ого! Да никак на тебе нижний пояс из шелка, хоть и поношенный. Ты, видно, франт! А чем занимаешься? Сейчас угадаю наверняка! Ты сейчас можешь свободно погулять оттого, что стоит тихая лунная ночь. Значит, ты ночной сторож!
— Вот и не угадала! Я — самый первейший купец, маклер по торговле токоротэн [63].
— Придумал бы что-нибудь получше! Разве продавец токоротэн станет гулять в такую жаркую ночь, когда самый спрос! Да еще сегодня в храме Кодзу исполняют кагура [64] по случаю праздника. Уж на худой конец можно заработать восемьдесят моммэ…
Да, такая девушка знает до мелочи о каждом госте, кто он и чем живет.
И я сама упала еще ниже какой. Продали меня из столицы в веселый квартал Симмати, и пока я служила там два года самой дешевой дзёро, чего только я не перевидала на свете! Когда же на тринадцатый год кончился срок моей службы [65], села я в лодку на реке Ёдогаве и, так как не было мне другого пристанища, снова вернулась в свою родную деревню.
Наложница бонзы в храме мирской суеты
У отшельниц-чародеек был, говорят, особый дар [66] воссоздавать свой прежний юный облик в малом виде.
[59] один из низших и самых дешевых разрядов гетер
[60] В поэтической антологии Синкокинсю (1205) есть стихотворение известного поэта Фудзивары Садайэ (1162— 1241):
Нигде ни единой сени,
Где б мог рукава стряхнуть я,
Остановив коня.
На снежной равнине Сано
Сгущается темнота.
Веер был украшен рисунком на тему этого стихотворения. Кугэ — титул сановника при Киотоском императорском дворе.
[61] Отрывки из дзёрури (пьес для кукольного театра) в манере чтеца Кидайю (Удзи Кидайю). Текст дзёрури исполнял чтец особым напевным речитативом. Существовали разные школы исполнения дзёрури; отрывки из них получали большое распространение среди горожан в качестве популярных песен. Удзи Кидайю, современник Сайкаку, исполнявший пьесы его сочинения, положил начало одной из наиболее известных школ дзёрури. Кидайю-буси — отрывок из дзёрури в исполнительской манере школы Кидайю.
[62] Т. е. десять часов вечера.
[63] съедобные морские водоросли.