И, приблизившись, Куони протягивает ему свою длинную чёрную тунику, которую успел снять, пока говорил.
Шутовское одеяние заставляет француза заколебаться, и в уме его вспыхивает подозрение.
– Не один ли это из твоих розыгрышей, господин дурак?
– Если вы сомневаетесь во мне, – восклицает Куони, делая нетерпеливый жест, – подождите и увидите.
– Нет-нет, Куони, я верю тебе! – вскрикивает маркиз. – Но зачем это нужно?
– Зачем? – эхом отзывается тот. – Ах ты ж, осмотрительный мудрец! Что кучер, который должен отвезти вас, подумает, если увидит, что вместо меня вернулся какой-то кавалер? Кроме того, что если вы случайно наткнётесь на ваших убийц по дороге к ратуше? Разве вы не понимаете, что мой колпак с бубенчиками может пригодиться вам?
– Верно, верно, – бормочет маркиз.
– Тогда не теряйте больше времени; до полуночи остаётся лишь несколько минут. Ну же, приступайте!
Савиньон влезает в чёрную бархатную тунику, а Куони нахлобучивает ему на голову капюшон, увенчанный петушьим гребнем, так что черты маркиза скрываются, затем отступает назад, чтобы оценить эффект.
– Клянусь мессой, – провозглашает он со зловещим хохотом, – как всё это вам к лицу! Разве не говорил я всегда, что так оно и будет! Вот, берите ещё мою погремушку, и теперь вы смотритесь точно так же, как любой дурак, когда-либо важничавший в королевской передней. Кто бы подумал? Де Савиньон превратился в дурака, а Куони превратился в придворного! Ха-ха! Это забавная шутка, шутка королевы всех шутников – смерти!
– Твоё веселье выглядит неуместно, – ворчит маркиз.
– Так же как ваши лосины шоколадного цвета с моей туникой; но неважно, всё здесь часть этой грандиозной шутки.
Затем Куони вдруг становится серьёзен:
– Вы готовы? Тогда следуйте за мной; я покажу вам дорогу.
Открыв дверь, шут молча, осторожной поступью ведёт аристократа из его спальни вниз по широкой дубовой лестнице.
В нижнем просторном зале он останавливается у стенной панели и, поискав несколько секунд, нащупывает пружину, о которой, к счастью, знает издавна. Панель скользит назад и обнаруживает проход, по которому он проводит француза.
Некоторое время спустя они оказываются во внутреннем дворе позади особняка и через маленькую боковую дверь выходят на улицу.
Здесь они останавливаются на минуту; начинается дождь; небо затянуто облаками, и стоит чернильно-чёрная ночь.
– Вам дорога вон туда, – говорит Куони, – на углу вы найдёте карету. Сделайте так, как я вам сказал, и дай Бог вам проворства. Прощайте!
– Но ты? – восклицает де Савиньон: мысль о безопасности шута наконец возникает у него в голове. – Ты не уходишь?
– Я не могу. Я должен вернуться, чтобы сыграть вашу роль и принять ваших посетителей, ибо, если они обнаружат, что вас нет, начнутся поиски, прежде чем вы покинете город, и вас, разумеется, схватят.
– Но ты будешь в опасности!
– Не волнуйтесь на этот счёт, – следует произнесённый мрачным тоном ответ.
– Но...
– Достаточно "но"; убирайтесь, пока не пробило полночь, или, клянусь мессой, ваше пребывание в Шверлингене будет продлено пренеприятнейшим образом. Прощайте!
И, ступив назад, шут захлопывает дверь, а Савиньон остаётся в одиночестве, дрожа от холода. На мгновение им снова овладевает мысль, что он стал жертвой обмана Куони. Но он вспоминает, что если бы заговор не был раскрыт, то шут едва ли узнал бы тайну.
Потом он начинает недоумевать, почему Куони проявил такую заботу о его побеге и о его жизни, после того как в прошлом всегда показывал себя злейшим врагом. Однако страх берёт верх над его сомнениями; в итоге, поклявшись, что, если дурак провёл его, он вернётся, только чтобы свернуть тому шею, маркиз торопливо двигается в указанном направлении.
Тем временем Куони возвратился обратно по своим следам в спальню француза: обряжённый в одежду де Савиньона и в его же шляпе, надвинутой на брови так, чтобы скрыть лицо, он бросается в кресло, которое недавно было занято маркизом, – и ждёт.
Немного спустя гулкий колокол на звоннице Святого Освальда пробивает полночь; едва отголосок последнего удара замер в тихом ночном воздухе, как ухо Куони различает другой и более близкий звук.