Он подскакивает и, обернувшись, обнаруживает напротив себя троих мужчин в масках, стоящих со шпагами в руках возле открытого окна, через которое они проникли внутрь.
В тот же миг он выхватил из ножен рапиру де Савиньона.
– Что это значит, господа? – вскрикивает он, имитируя иностранный акцент француза. – Что вы ищете?
– Маркиза Анри де Савиньона, – говорит один, чей голос шут не узнаёт.
– Он перед вами, – отвечает шут надменно. – Что вам надобно? Вы, верно, грабители или убийцы, раз появляетесь в таком виде и врываетесь в такой час в мою спальню?
– Мы ставим вас в известность, – говорит тот же человек, произнося слова так, будто повторяет урок, выученный им наизусть, – мы ставим вас в известность, что ваша измена изобличена и что именем короля мы предлагаем вам приготовиться к смерти.
– Забавная шутка, господа! Ловко задумано! Вы, конечно, не простые разбойники, но, боюсь, здесь имеет место небольшая ошибка.
– Даю вам пять минут, чтобы за это время вы приготовили свою душу к переходу в мир иной.
– Как вы внимательны, господа, – парирует Куони, проявляя свою шутовскую склонность насмешничать, – но благотворительности не требуется, и после вашего ухода я надеюсь иметь в своём распоряжении ещё множество лет, чтобы осуществить ваше любезное предложение.
– Этот человек смеётся над нами! – восклицает один из прежде молчавших убийц. – Давайте закончим дело!
Его напарники пытаются сдержать его, но, наперекор им шагнув вперёд, он скрещивает шпаги с Куони.
Видя, что он вступил в бой, двое других тоже устремляются вперёд, и через несколько минут закипает неистовая схватка. Во всём Заксенберге нет, возможно, искуснее фехтовальщика, чем этот гибкий и подвижный шут, но неравенство сил таково, что ни один человек не мог бы надеяться выйти из поединка победителем. Однако пролетело немало минут, прежде чем шпага одного из убийц вонзилась шуту в грудь с правой стороны.
Он со стоном падает всем телом вперёд, и рапира, которую он только что держал в руках, с громким звоном подскакивает на паркете.
Торопливые шаги слышатся снаружи, а немного спустя раздаются и голоса, поскольку домочадцы, встревоженные бряцанием стали и шумом борьбы, спешат к покоям де Савиньона.
Один из убийц готов двинуться к упавшему, чтобы сделать своё дело наверняка, вонзив кинжал в сердце поверженного человека, но, обеспокоившись приближающимися звуками и помня о предписании ни в коем случае не дать себя схватить, остальные двое вытаскивают его через окно, прежде чем он успевает исполнить своё намерение.
– Пойдём, – говорит тот, кто нанёс роковой удар, – он умрёт через несколько минут. Никогда ещё после такого человек не оставался в живых.
Миг спустя дверь комнаты распахивается настежь, и как раз в то время, когда убийцы исчезают в ночи, возбуждённая кучка полуодетых мужчин и женщин с испуганными лицами застывает, трепеща, на пороге, уставясь на представшую перед ними сцену.
– Маркиза убили! – восклицает чей-то голос, за которым следует женский вопль, и, когда толпа расступается, в комнату входит старый, убелённый сединами граф Лихтенау, сопровождаемый дочерью в полуобморочном состоянии.
Они вместе останавливаются, впившись глазами в тело на полу и в тёмное кровавое пятно, которое медленно расплывается вокруг тела.
– Анри! – потом вдруг вскрикивает девушка и, бросаясь вперёд, падает на колени возле потерявшего сознание Куони.
Затем, когда её отец осторожно переворачивает тело, чтобы посмотреть рану, ещё один и совсем другой крик вырывается у неё. Но шут, придя в себя и открыв глаза при этом звуке, встречает её пристальный взгляд и шепчет еле слышно:
– Тише, моя госпожа! Не говорите, что я не маркиз. Если вы дорожите его жизнью, храните молчание, и пусть все поверят и разнесут весть, что маркиз умирает.
– Что это значит? Что это значит? – стонет она, ломая руки, однако обострённым чутьём понимая, что слова Куони продиктованы серьёзными причинами.
– Отошлите всех, вашего отца тоже, и я объясню, – выдыхает шут, и при каждом слове, которое он произносит, кровь толчками бьёт из его раны.
Когда все удалились, а она приподняла его голову и положила её себе на колени, он рассказывает ей всё, умоляя не дать истинному положению вещей обнаружиться до утра.
– И ты, ты, Куони, кто всегда, казалось, ненавидел его больше всех, ты так благородно отдал свою жизнь, чтобы её ценой купить его спасение! – восклицает она.