С другой стороны, стоит Элизабет проявить хоть малейший страх вот сейчас, в их ужасном положении, и Люсинда тотчас же примет суровый вид от неодобрения и произнесет один из своих строгих выговоров.
Зная это, Элизабет с тревогой посмотрела на небо, по которому катились черные облака, предвещая грозу; но когда она заговорила, ее голос намеренно звучал до смешного спокойно.
– Я думаю, начинается дождь, Люсинда, – заметила девушка, когда холодный мелкий дождь застучал по листьям деревьев над их головами.
– Да, кажется, начинается, – сказала Люсинда.
С резким щелчком раскрыла зонтик, держа его над обеими.
– Как удачно, что у вас есть зонт.
– Я всегда беру зонт.
– Мы, вероятно, не вымокнем в таком слабом дождике.
– Думаю, что нет.
Элизабет вздохнула, чтобы отдышаться, глядя на окружающие их суровые шотландские скалы. Тоном человека, ожидающего какого-либо мнения в ответ на риторический вопрос, сказала:
– Как вы полагаете, здесь есть волки?
– Я думаю, – ответила Люсинда, – они, вероятно, представляют сейчас большую опасность нашему здоровью, чем дождь.
Солнце садилось, и так как была ранняя весна, холодный воздух проникал до костей; Элизабет была почти убеждена, что к ночи они замерзнут.
– Холодновато.
– Весьма.
– У нас все же есть теплая одежда в сундуках.
– Уверена, в таком случае нам не будет слишком неуютно.
В этот неподходящий момент Элизабет проявила своеобразное чувство юмора:
– Нет, нам будет очень уютно, когда волки соберутся вокруг нас.
– Очень.
Истерика, голод и усталость – вместе с непоколебимым спокойствием Люсинды, ее невероятным появлением в доме с помощью колотящего в дверь зонтика – делали Элизабет почти легкомысленной.
– Конечно, если волки поймут, как мы голодны, наверняка они будут держаться в стороне.
– Утешительное предположение.
– Мы разожжем костер, – сказала Элизабет, губы у нее дергались. – Я думаю, это удержит их. – Когда Люсинда промолчала, погруженная в собственные мысли, Элизабет призналась со странным приливом ощущения счастья: – Знаете что, Люсинда? Я думаю, что ни за что не отказалась бы от сегодняшнего дня. – Люсинда подняла тонкие седые брови вверх и искоса с сомнением взглянула на Элизабет. – Я понимаю, что это звучит исключительно странно, но можете себе представить, как было восхитительно держать этого человека под дулом пистолета хотя бы несколько минут? Вы находите это странным? – спросила Элизабет, когда Люсинда уставилась прямо перед собой, сохраняя сердитое, задумчивое молчание.
– Что я нахожу странным, – неодобрительно сказала она ледяным тоном и в то же время с удивлением, – так это то, что вы вызываете такую враждебность у этого человека.
– Я думаю, он совсем потерял рассудок.
– Я бы сказала, озлоблен
– Чем?
– Это интересный вопрос.
Элизабет вздохнула. Когда Люсинда принимала решение разобраться в какой-то проблеме, то не отступалась от него. Она не одобряла любое поведение, которое не понимала. Предпочитая не разбираться в мотивах Яна Торнтона, Элизабет решила сосредоточиться на том, что они должны сделать в предстоящие несколько часов. Ее дядя твердо отказался позволить карете и кучеру простаивать без пользы, пока она проведет здесь время. По его указанию они отослали Аарона обратно в Англию, как только добрались до шотландской границы, где наняли карету в гостинице Уэйкерли. Через неделю Аарон приедет за ними. Они, конечно, могли бы вернуться в гостиницу Уэйкерли и ждать возвращения Аарона, но у Элизабет не хватало денег, чтобы заплатить за комнату для себя и Люсинды.
Она могла бы нанять карету в гостинице и заплатить за нее по возвращении в Хейвенхерст, но цена могла превысить ее возможности, даже если бы блестяще поторговаться.
Но хуже всего была проблема с дядей Джулиусом. Он, конечно, придет в ярость, если она вернется на две недели раньше, чем должна была – при условии, что сумеет вернуться. И когда она приедет домой, что скажет дядя Джулиус?
Однако в данный момент перед ней стояла еще большая проблема: что делать сейчас, когда две беззащитные женщины полностью затерялись в дебрях Шотландии, ночью, в холоде, под дождем.
На тропе послышались шаркающие по гравию шаги, и обе женщины выпрямились, подавляя надежду, вспыхнувшую у них в груди, и стараясь сохранить на лицах невозмутимость.
– Ну, ну, ну, – громко заговорил Джейк. – Рад, что догнал вас и… – Он забыл, что хотел сказать, когда разглядел, как чрезвычайно комично выглядели две женщины, сидевшие рядом с совершенно прямыми спинами на сундуке, чопорно и с достоинством, одни под черным зонтиком посреди пустоты. – А… где ваши лошади?
– У нас нет лошадей, – надменно сообщила ему Люсинда, что подразумевало, что такие животные нарушили бы их уединение.
– Нет? А как вы сюда добрались?
– Какой-то колесный экипаж привез нас в это заброшенное место.
– Понятно.
Он погрузился в пугающее молчание, и Элизабет хотела сказать по крайней мере что-нибудь любезное, когда Люсинда потеряла терпение.
– Ты пришел, как я понимаю, чтобы уговорить нас вернуться?
– А… да. Да, за этим.
– Ну, так говори. У нас нет времени. – Слова Люсинды поразили Элизабет как откровенная ложь.
Когда Джейк, казалось, растерялся, не зная, что теперь делать, Люсинда встала и помогла ему.
– Я понимаю, мистер Торнтон глубоко сожалеет о своем непростительном и необъяснимом поведении?
– Ну, да, думаю, так и есть. Некоторым образом.
– Без сомнения, он намерен сказать нам об этом, когда мы вернемся?
Джейк заколебался, взвешивая свою уверенность в том, что Ян не имеет ни малейшего намерения сказать что-нибудь в этом роде, против уверенности, что если женщины не вернутся, ему придется есть собственную стряпню и спать с нечистой совестью и больным желудком.
– Почему бы нам не позволить ему самому извиниться, – уклонился он от ответа.
Люсинда повернула на тропу, ведущую к дому, и величественно кивнула:
– Возьми сундуки. Пойдемте, Элизабет.
К тому времени, когда они подошли к дому, в Элизабет боролись два чувства: удовлетворение от извинений и желание убежать. В камине горел огонь, и она почувствовала огромное облегчение, увидев, что в комнате нет их хозяина поневоле.
Однако он появился через несколько минут, без камзола, неся охапку дров, которую сбросил у камина.
Выпрямившись, повернулся к Элизабет, которая следила за ним, старательно сохраняя равнодушное выражение лица.
– Кажется, произошла ошибка, – коротко сказал Ян.
– Означает ли это, что вы вспомнили, что посылали письмо?
– Его послали по ошибке. Другой человек был приглашен сюда. К сожалению, приглашение послали вашему дяде.
До этого момента Элизабет не могла представить, что можно испытать еще большие унижения, чем те, через которые уже прошла. Лишенная даже возможности справедливо возмутиться в свою защиту, она оказалась перед фактом, что стала нежеланной гостьей кого-то, кто поставил ее в глупое положение уже не раз, а дважды.
– Как вы добрались сюда? Я не слышал лошадей, и, конечно, карета не могла подняться сюда.
– Большую часть пути мы совершили в колесном экипаже, – уклончиво ответила она, хватаясь за объяснение, сделанное ранее Люсиндой, – а сейчас он уехал.
Элизабет увидела, как сузились его глаза от гнева и раздражения, когда он понял, что не избавится от них, если только не захочет потратить несколько дней на то, чтобы проводить их обратно в гостиницу. От страха, что наполнившие глаза слезы готовы вылиться наружу, Элизабет закинула голову и отвернулась, притворившись, что рассматривает потолок, лестницу, стены, все, что угодно. Сквозь застилавшие глаза слезы она впервые заметила, что дом выглядел так, как будто его год не убирали.
Рядом с ней Люсинда огляделась, прищурив глаза, и пришла к такому же выводу.