Ян подошел к столу и налил в стакан шотландского виски. Отпил глоток, пожал плечами и сказал:
– Мисс Камерон более изобретательна, чем некоторые ее скучные подружки. Она приставала ко мне на вечере в саду.
– Я понимаю, как, должно быть, было неприятно, – пошутил Джейк, – когда кто-то, подобный ей, с лицом, которое снится мужчинам, пытается соблазнить тебя, испытывая на тебе женские уловки. Они сработали?
Стукнув стаканом по столу, Ян коротко сказал:
– Сработали.
Равнодушно прогнав мысли об Элизабет, он открыл стоявшую на столе шкатулку, обшитую оленьей кожей, вынул какие-то бумаги, требующие рассмотрения, и сел перед камином.
Пытаясь подавить жгучее любопытство, Джейк выждал несколько минут, прежде чем спросить:
– Что случилось потом?
Уже погруженный в чтение лежавших перед ним документов, не отрываясь от них, Ян рассеянно ответил:
– Я просил ее выйти за меня замуж, она прислала мне записку, назначая свидание в оранжерее, я пошел туда, ее брат вмешался и сказал мне, что она – графиня, и уже помолвлена.
Забыв, о чем они говорили, Ян взял с маленького столика рядом с его стулом лежавшее там перо, сделал пометку на полях контракта.
– И? – жадно потребовал Джейк.
– Что «и»?
– И что случилось потом, после того, как вмешался брат?
– Мое намерение жениться на девушке, которая выше меня по положению, он принял как оскорбление и вызвал меня на дуэль, – ответил Ян, поглощенный своими мыслями, и сделал еще одну пометку на договоре.
– Так что же сейчас эта девушка делает здесь? – спросил Джейк, почесывая голову в изумлении от нравов высшего света.
– Черт ее знает, – раздраженно пробормотал Ян. – Судя по тому, как она вела себя со мной, я догадываюсь, что она в конце концов попала в какую-то грязную историю или в этом роде, и ее репутация испорчена безвозвратно.
– А какое отношение это имеет к тебе?
Ян издал долгий раздраженный вздох и посмотрел на Джейка с выражением, ясно показывающим, что с ответами покончено.
– Я полагаю, – с горечью сказал он, – что ее семейство, вспомнив мое глупое увлечение два года назад, надеется, что я посватаюсь снова, и они сбудут ее с рук.
– Ты думаешь, это как-то связано с тем, что старый герцог говорит, будто ты его кровный внук и он хочет сделать тебя наследником?
Он терпеливо ждал, надеясь узнать побольше, но Ян не обращал на него внимания, читая бумаги. Не имея выбора и надежды на дальнейшие признания, Джейк взял свечу, собрал несколько одеял и направился в амбар. На пороге он остановился, пораженный неожиданной мыслью.
– Она сказала, что не посылала тебе записки о свидании в оранжерее.
– Она – лгунья и великолепная маленькая актриса, – ледяным голосом произнес Ян, не отрывая глаз от бумаг, – завтра я придумаю способ отправить ее отсюда и избавиться от нее.
Что-то в лице Яна заставило Джейка спросить:
– Почему такая спешка? Ты боишься попасться в ее сети снова?
– Едва ли.
– Тогда ты, должно быть, каменный, – поддразнил Джейк. – Эта женщина так красива, что соблазнит любого мужчину, пробудь он час с ней наедине, включая меня, а, как ты знаешь, я совсем не гоняюсь за юбками.
– Не давай ей поймать тебя наедине, – ответил тихо Ян.
– Не думаю, чтоб я был против, – засмеялся Джейк, уходя.
Наверху, в спальне, расположенной в конце холла над кухней, Элизабет устало стянула с себя платье, забралась в постель и, совершенно обессиленная, уснула.
В спальне, которая выходила на лестницу над гостиной, где разговаривали мужчины, Люсинда Трокмортон-Джоунс не видела причин нарушать свой обычный ритуал отхода ко сну. Отказываясь, уступить усталости только оттого, что ее трясли в фургоне с сеном и с позором выгнали из дома под дождь, что ей пришлось размышлять о том, как питаются хищные звери, что затем ее грубо отправили спать, не дав даже кусочка хлеба, она тем не менее готовилась ко сну точно так же, как делала бы это, проведя весь день за вышиванием. Сняв и сложив черное бомбазиновое платье, Люсинда вынула шпильки из волос, неторопливо провела по ним гребнем требуемые сто раз, и затем аккуратно заплела их и подобрала под ночной чепчик.
Однако две вещи лишили Люсинду душевного спокойствия настолько, что, забравшись в постель и натянув шершавые одеяла до подбородка, она не могла заснуть. Первое, и самое главное, в ее неприбранной спальне не было кувшина и тазика, в котором она могла бы помыть лицо и тело, что всегда делала перед сном. Второе, постель, на которой ее костлявое тело должно было бы отдохнуть, оказалась бугристой.
По этим двум причинам дуэнья еще не спала, когда внизу заговорили мужчины, и их голоса проникали сквозь щели в полу, приглушенные, но различимые. Из-за этого она была вынуждена подслушивать. За все свои 56 лет Люсинда Трокмортон-Джоунс никогда не опускалась до подслушивания. Она осуждала подслушивающих, факт, который был хорошо известен слугам каждого дома, где когда-либо жила. Люсинда без стеснения доносила на любого слугу, независимо от того, какой высокий пост он занимал в домашней иерархия, если заставала его или ее, подслушивающими у дверей или подсматривающими в замочную скважину.
Теперь, однако, она пала так же низко, как и они, потому что подслушивала.
Люсинда Трокмортон-Джоунс слушала.
И сейчас она мысленно повторяла каждое слово, сказанное Яном Торнтоном, проверяя его правдивость, взвешивая все, что он сказал этому не принадлежащему к приличному обществу человеку, который принял ее за служанку. Несмотря на душевное смятение, лежа на своем убогом ложе, Люсинда была совершенно спокойна, совершенно неподвижна. Глаза закрыты, мягкие белые руки сложены на плоской груди поверх одеяла. Она не ворочалась и не дергала одеяла, не хмурилась и не глядела в потолок. Люсинда была так неподвижна, что если бы кто заглянул в залитую лунным светом комнату и увидел ее лежащей там, то мог бы предположить, что у нее в ногах зажженные свечи, а в руках – распятие.
Это впечатление, однако, не соответствовало работе ее мозга. С научной точностью она изучала все услышанное.
Она знала, что, возможно, Ян Торнтон лгал Джейку Уайли, признаваясь в своем неравнодушии к Элизабет, в желании жениться на ней, – просто чтобы показать себя в лучшем свете. Роберт Камерон считал, что Торнтон не кто иной, как распутный охотник за приданым и беспринципный повеса; он особо подчеркивал, что Торнтон признался, будто пытался соблазнить Элизабет только ради спортивного интереса. Здесь Люсинда была склонна думать, что Роберт лгал, желая оправдать свое позорное поведение на дуэли. Более того, хотя Люсинда и видела определенную братскую преданность в отношении Роберта к Элизабет, его исчезновение из Англии доказывало, что он – трус.
Больше часа лежала Люсинда без сна, обдумывая, что из услышанного было правдой. Единственное, что она привяла без колебаний, было то, в чем другие люди с более низким уровнем осведомленности и интуиции сомневались и во что отказывались верить в течение многих лет: она ни секунды не сомневалась, что Ян Торнтон прямой родственник герцога Стэнхоупа. Как часто говорили, самозванец может быть признан человеком высшего света другими джентльменами в клубе для избранных, но ему лучше не показываться в доме джентльмена, потому что наблюдательный дворецкий узнает в нем самозванца с первого взгляда.
Эта же способность распространялась на опытных дуэний, в чьи обязанности входила защита своих подопечных от светских самозванцев. В начале карьеры Люсинда была компаньонкой племянницы герцога Стэнхоупа, вот почему вечером она только взглянула на Яна Торнтона и сразу же определила его как близкого потомка старика, на которого он был поразительно похож. Вспоминая скандал, сопровождавший разрыв маркиза Кенсингтона – сына герцога Стэнхоупа – с семьей из-за неравного брака с шотландской девушкой, Люсинда, разглядывая Яна, за тридцать секунд догадалась, что он внук старого герцога. Практически осталось только одно, что она не смогла установить за минутную встречу с ним внизу: был или не был он законнорожденным, да и то только потому, что не присутствовала при его зачатии, и поэтому не могла знать, был ли он зачат до или после того, как его родители без разрешения поженились тридцать лет назад. Но если Стэнхоуп пытался сделать Яна Торнтона своим наследником, эти слухи доходили до нее время от времени, тогда не было вопроса о происхождении Торнтона.