Вспомнят высокомерие ее брата, отказавшего женихам два года назад, и укажут на то, что только сэр Фрэнсис возьмет ее теперь, и будут смеяться. В чем-то Элизабет не могла их винить. Она настолько была подавлена стыдом, что даже редкие лица, смотревшие на нее не с презрением и осуждением, а с сочувствием и недоумением, казались ей угрожающими.
Когда она приблизилась к Таунсендам, то заметила, что сэр Фрэнсис, одетый в нелепые розовые панталоны и желтый атласный камзол, что-то оживленно обсуждает с Алекс и герцогом Хоторном. Элизабет оглянулась, ища, куда бы спрятаться, пока он не уйдет, и вдруг узнала группу лиц, которых надеялась больше никогда не увидеть. Менее чем в двадцати футах от нее стоял виконт Мондевейл и смотрел на Элизабет, а с обеих сторон его окружали несколько мужчин и девушек, которых когда-то она называла подругами. Элизабет посмотрела прямо сквозь него, как бы не видя, изменила направление взгляда и вздрогнула от удивления, когда Мондевейл преградил ей путь к Алекс и ее мужу. И так как он был слишком близко, чтобы она могла обойти его, Элизабет ничего не оставалось, как остановиться. Виконт был очень красив, казался искренним и немного смущенным.
– Элизабет, – тихо сказал он, – вы выглядите еще прекраснее.
Это был последний человек на свете, от которого она могла ожидать жалости в своем положении, и Элизабет не знала, благодарна ли она или сердится на него, так как резкий отказ жениться на ней сильно повлиял тогда на всю ситуацию.
– Благодарю вас, милорд, – уклончиво ответила девушка.
– Я хотел сказать, – начал он снова, вглядываясь в ее спокойное лицо, – что я… я сожалею.
Это решило вопрос. С досадой Элизабет вздернула изящный подбородок на дюйм выше.
– О чем, сэр?
Мондевейл стоял так близко, что их рукава соприкоснулись, когда он поднял руку и затем опустил ее.
– О моей роли в том, что случилось с вами.
– Что я должна сказать на это? – спросила Элизабет, и она действительно не знала.
– На вашем месте, – сказал он с мрачной улыбкой, – думаю, я бы дал мне пощечину за запоздавшее извинение.
Капелька юмора вернулась к Элизабет, и, величественно кивнув головой, она сказала:
– Я бы очень этого хотела.
Удивительно, но восхищение в его глазах возросло. Когда виконт проявил желание побыть рядом с ней, Элизабет пришлось повернуться и представить его Таунсендам, с которыми, как она узнала, он уже был знаком. Когда мужчины обменивались любезностями, Элизабет с ужасом увидела, что Валери, возмущенная Мондевейлом, так быстро покинувшим ее, пошла за ним. Вместе с ней, двигаясь как единое целое, шли Пенелопа, Джорджина и все остальные, окружая испуганную Элизабет. Пытаясь ускользнуть от них и одновременно спасти Алекс от назойливого монолога и блуждающего взгляда сэра Фрэнсиса, Элизабет повернулась и пыталась заговорить с подругой, но сэра Фрэнсиса не так просто было заставить замолчать. Когда он, наконец, закончил свою историю, Валери уже подошла, и леди Камерон оказалась в ловушке. Пылая злобой, Валери, с презрением посмотрела на бледное лицо Элизабет и сказала:
– Вот это да, это же Элизабет Камерон! Мы, уж конечно, не ожидали встретить тебя в таком месте.
– Уверена, что нет, – сумела спокойно ответить Элизабет, но она начинала слабеть от напряжения.
– Нет, конечно, – с язвительным смехом сказала Джорджина.
Элизабет почувствовала, что задыхается, и комната поплыла вокруг нее. Весь вечер группа Таунсендов была изолированным островом; сейчас люди оборачивались, чтобы посмотреть, кто осмелился подойти к ним. Вальс достигал оглушительного крещендо; голоса звучали все громче; в нескольких ярдах от них все больше людей спускалось по лестнице; а дворецкий бесконечно монотонно повторял, перекрывая оглушительный шум.
«Граф и графиня Марсант!» – гремел его голос – «Граф Норрис!… Лорд Уиллсон!… Леди Миллисент Монтгомери!»
Валери и Джорджина с насмешкой смотрели на побелевшее лицо Элизабет, их слова не доходили до нее, оглушенной шумом и ритмичными выкриками дворецкого.
«Сэр Уилльям Фитцхью!… Лорд и леди Эндерли!»
Повернувшись спиной к источающим жгучую ненависть Валери и Джорджине, Элизабет прошептала прерывающимся голосом:
– Алекс, мне нехорошо!
Но Александра не могла расслышать ее, потому что сэр Фрэнсис снова забубнил что-то.
«Барон и баронесса Литтлфилд!… Сэр Генри Хардин!»
В отчаянии Элизабет повернулась к старой герцогине, чувствуя, что сейчас или закричит, или упадет в обморок, если не уйдет отсюда, не беспокоясь о том, что Валери и Джорджина и все остальные подумают, будто она сбежала от своего позора.
– Я должна уйти, – сказала она герцогине.
– «Граф Титгли!… Граф и графиня Ринделл!…»
Герцогиня подняла руку, чтобы ее друг замолчал, и наклонилась к Элизабет:
– Что ты сказала, Элизабет?
«Его светлость герцог Стэнхоуп!… Маркиз Кенсингтон!»
– Я сказала, – начала Элизабет, но герцогиня смотрела на лестницу, где стоял дворецкий, и ее лицо начало бледнеть. – Я хочу уйти! – воскликнула Элизабет, но странное молчание воцарилось в зале, и ее голос прозвучал неестественно громко.
Вместо того чтобы ответить на заявление Элизабет, герцогиня сделала то же, что и все остальные: смотрела, не отрываясь, на лестницу.
– Сегодня только этого не хватало, – сердито заметила старая женщина.
– П-простите? – спросила Элизабет.
– Ты падаешь в обморок? – грозно спросила герцогиня, отводя глаза от лестницы и пронзая Элизабет устрашающим взглядом.
– Нет, раньше нет, но сейчас мне в самом деле нехорошо.
За ее спиной Валери и Джорджина разразились смехом.
– Даже и не думай уходить, пока я не разрешу, – сказала коротко герцогиня, многозначительно взглянув на лорда Энтони Таунсенда, приятного скромного человека, который был кавалером, сопровождая сегодня Элизабет, и он сразу же взял девушку под локоть, поддерживая ее.
Вся толпа, заполнявшая зал, казалось, понемногу скапливалась у лестницы, оставшиеся оборачивались, чтобы, подняв брови, бросить взгляд на Элизабет. Сегодня она уже была центром внимания, поэтому не замечала сотен глаз, смотрящих на нее сейчас. Но Элизабет почувствовала, как неожиданно возросло напряжение в зале, возбуждение все нарастало, и она неуверенно посмотрела в том направлении, где, казалось, находилась причина переполоха. От того, что увидела, у нее сильно задрожали колени, а в горле застрял крик; на долю секунды она подумала, что у нес двоится в глазах, и моргнула, но видение не исчезло. Рука об руку по лестнице спускались два человека, одного роста, одетые в похожие вечерние черные костюмы, с одинаковым чуть насмешливым выражением на очень похожих лицах. И один из них был Ян Торнтон.
– Элизабет, – настойчиво прошептал Тони. – Пойдемте со мной. Мы будем танцевать.
– Танцевать? – произнесла она.
– Танцевать, – подтвердил он, почти таща ее к танцующим.
Оказавшись там, Элизабет почувствовала, что страх победило блаженное чувство нереальности происходящего. Вместо того, чтобы с ужасом думать о том, что сплетни, связанные с Яном, сейчас вырвутся, как из давно зреющего вулкана, или о том, что Ян был здесь, она просто ни о чем не думала, все забыла. Шум бального зала больше не оглушал: она едва его слышала. Враждебные взгляды больше не ранили; она видела только плечо Тони, обтянутое темно-синей дорогой тканью. Даже когда он неохотно подвел ее обратно к группе, окружающей Таунсендов, в которую все еще входили Валери и Джорджина и виконт Мондевейл, Элизабет не почувствовала… ничего.
– Вы хорошо себя чувствуете? – обеспокоенно спросил Тони.