Выбрать главу

Я постукиваю ручкой по своей губе, сканируя пространство, как будто слушаю ее в пол–

уха.

– Аа.

– Сомневаюсь, что он женат, – сообщает она теперь с большим интересом, кивая туда, где

он стоит.

Он что– то читает в передней части кабинета, и на секунду я лишаюсь дара речи от намека

на то, что он мог бы быть женат. Кажется, ему девятнадцать.

– Он не носит кольцо, – продолжает она. – И разве он не отложил свою миссию из– за

выпуска книги?

– Разве?

Она смотрит на него, а затем снова на меня. На него, затем на меня.

– Не улавливаю, что ты пытаешься мне сказать.

– Он здесь, – говорит она. – Ты уезжаешь на свою миссию – на два года – обычно после

школы или где– то в это время.

– Так он не носит храмовое белье?

– Господи, Таннер! Тебя действительно волнует, какое белье он носит? Давай лучше

поговорим о твоем чертовом аутлайне!

Знаете такие моменты? Те, когда девушка орет на все кафе: «У меня месячные!» или

парень кричит: «Я думал, что это был пук, но, похоже, наложил в свои штаны!» и все остальное

окружение замолкает? Это происходит. Прямо сейчас. Где– то между «так он не носит храмовое

белье» и «Господи Таннер» Фуджита входит в класс, и все, кроме нас с Отэм замолкают.

Фуджита усмехается, качая из– за нас головой.

– Отэм, – говорит он не зло. – Уверяю, ничье мужское белье не настолько интересно, как

ты надеешься.

Все смеются, в восторге от позора третьего уровня. Она открывает свой рот, чтобы

возразить ему, объяснить, что это я спрашивал о нижнем белье, но как только Фуджита

соглашается, что «да, давайте обсудим наши аутлайны» возможность уходит. Меня отталкивает

инертно влево, когда Отэм сильно бьет меня по правой руке, но я отвлечен, задаюсь вопросом, что

он думает обо всем этом разговоре. По своей собственной воле, мои глаза смещаются к

Себастиану как раз в тот момент, когда его взгляд стреляет в другую сторону.

Его щеки в пятнах неотразимого розового цвета.

Фуджита вынуждает нас достать наши аутлайны, и клянусь, такое ощущение, что все

раскатывают такие длинные, огромные, очень подробные манускрипты. Раздается тихий стук,

когда Отэм достает перевязанную пачку бумаги и бросает ее на стол перед собой. Я даже не

удосуживаюсь открыть свой ноутбук ради двух схематичных предложений моего аутлайна.

Вместо этого я достаю пустую тетрадь на спирали и постукиваю ей по столу с усердным видом.

– Таннер, хочешь начать? – обращается Фуджита, его внимание было привлечено шумом,

который я создал.

– Эм, – я опускаю взгляд. Только Отэм может сказать, что страница, которую я читаю,

пустая. – Я все еще работаю над общей идеей…

– Это нормально! – восклицает Фуджита, кивая, как маяк восторженной поддержки.

– …но я думаю, что это будет…роман о взрослении парня… – я не произношу «гея» –

который переезжает в, эм, довольно религиозный город из большого города и…

– Замечательно! Замечательно. Все еще формируешь, я понимаю. Тебе стоит сесть с

Себастианом, обсудить это, да? – Фуджита уже кивает мне, как будто это я предложил. Не могу

сказать, спасает он меня или наказывает. Он поворачивается, сканирует класс. – Кто еще хочет

поделиться своим аутлайном?

Руки всех взлетают вверх, кроме Отэм. Что интересно, учитывая, что ее аутлайн,

наверняка, самый подробный. Она работала над ним приблизительно год. Но и еще она моя

лучшая подруга, и в данном случае, я не сомневаюсь, что она спасает меня; если бы она прошлась

по своему, после невнятного бубнежа, что выдал я, я бы выглядел еще хуже.

Класс разбивается на небольшие группы, и мы перекидываемся идеями, помогаем друг

другу построить наши сюжетные арки. Я вынужден работать с Джули и Маккеной, и поскольку

книга Маккены о девушке, которую бросают, и она превращается в ведьму и требует отмщения у

своего бывшего, мы проводим около десяти минут над обсуждением самой книги, перед тем как

перейти на большее рассмотрение выпускного и разрыва МакАшера.

Это настолько скучно, что я отталкиваю свое кресло от них и сгибаюсь над бумагой,

надеясь, что меня поразит вдохновение.

Я пишу одно и то же слово снова и снова:

ПРОВО.

ПРОВО.

ПРОВО.

Это одновременно странное место и распространенное. Будучи венгерского и шведского

происхождения, я не обладаю какими– то чертами, которые нигде в стране, практически не

кричали бы «другой» – но в Прово, темных волос и темных глаз достаточно, чтобы я выделялся.

Там, в Саус– Бей, большинство людей больше не белые центральной Америки, и стать мормоном

– не дар, вот совсем. А еще? Никому там, дома, не приходилось объяснять, что значит быть

бисексуалом. Я понял с тринадцати лет, что увлекаюсь мальчиками. Но до этого я знал, что,

вероятно, и по девочкам тоже.

Мои слова медленно трансформируются, превращаясь в кое– что другое, лицо, мысль.

Я ДАЖЕ НЕ ЗНАЮ ТЕБЯ.

ТАК ПОЧЕМУ У МЕНЯ ТАКОЕ ОЩУЩЕНИЕ, ЧТО

Я, ВОЗМОЖНО, ЛЮБЛЮ ТЕБЯ?

(НО ТОЛЬКО НЕМНОЖКО)

Я оглядываюсь через плечо, переживая, что Отэм может поймать меня на использовании

нашей фразы, когда я думаю о чем– то другом – о ком– то другом – но мое дыхание сбивается

вполовину, когда я замечаю его, стоящего позади меня и читающего через мое плечо.

Порозовевшие щеки, неуверенная улыбка.

– Как дела с аутлайном?

Я пожимаю плечами, скользя ладонью по четырем строфам помешательства на бумаге.

– У меня такое ощущение, что все далеко впереди, – мой голос дрожит. – Я даже не

ожидал, что нужен аутлайн до того, как начал. Я в некотором роде предполагал, что мы сделаем

это здесь.

Себастиан кивает. Склонившись ниже, он тихо произносит:

– У меня не было аутлайна несколько недель.

Гусиная кожа покалывает мои руки. Он так сильно пахнет парнем – намеком дезодоранта и

той трудноопределимой мужественностью.

– Не было? – переспрашиваю я.

Он выпрямляется, качая головой.

– Нет. Я пришел без малейшей идеи о том, что буду писать.

– Но в итоге ты написал нечто блистательное, судя по всему, – я указываю на свою в

большей степени пустую страницу. – Я не рассчитываю, что молния ударит дважды в этом классе

за два года.

– Никогда не знаешь, – говорит он, а затем улыбается. – Я чувствовал присутствие Духа

со мной, пока писал. Я ощущал вдохновение. Никогда не знаешь, что призовет тебя. Просто будь

открыт для этого, и оно придет.

Он разворачивается, удаляясь к следующей группе, а я остаюсь полностью растерянным.

Себастиан знает – должен знать – что я увлечен им. Мой взгляд беспомощно скачет по его

лицу, его шее, его груди, его джинсам, где бы он ни был в кабинете. Он прочитал, что я написал?

Осознает ли он, что в тот момент он был моим вдохновением? Тогда зачем было добавлять

упоминание о Духе?

Со мной играют?

Отэм перехватывает мой взгляд через весь кабинет, беззвучно спрашивая, «Что?», потому

что, уверен, я выгляжу так, будто изо всех сил пытаюсь выполнить какой– то сложный

математический расчет в своей голове. Я встряхиваю головой и убираю руку, снова раскрывая

свои слова на странице.

Что– то загорается во мне, слабое мерцание идеи, нить, распутанная с того вечера в

комнате Отэм до сегодняшнего дня.

Парень– гей. Парень– мормон.

– Себастиан, – зову его.

Он оглядывается на меня через плечо, и наши взгляды, как будто связаны какими– то

невидимыми узами. Спустя пару секунд, он разворачивается и возвращается обратно ко мне.

Я посылаю ему свою самую лучшую улыбку.