родительского молчаливого общения.
– Мне любопытно, возможна ли дружба между супер– мормоном и супер– не– мормоном,
– говорю им.
– Так ты рассматриваешь это как какой– то эксперимент? – осторожно спрашивает папа.
– Ага. Типа того.
– Хорошо, но не играй с ним, – просит мама.
Я стону. Это становится утомительным.
– Ребят, – я ухожу всю комнату, чтобы захватить рюкзак. – Это для школы. Мы просто
пройдемся по моему аутлайну.
МЫ ПРОСТО ПРОЙДЕМСЯ ПО МОЕМУ АУТЛАЙНУ.
МЫ ПРОСТО ПРОЙДЕМСЯ ПО МОЕМУ АУТЛАЙНУ.
МЫ ПРОСТО ПРОЙДЕМСЯ ПО МОЕМУ АУТЛАЙНУ.
Я написал это раз семнадцать в своем блокноте, пока ждал появления Себастиана там, где
мы договорились встретиться: в творческом алькове городской библиотеки Прово.
Когда он нацарапал адрес своей электронки идеальным почерком, я был уверен, что он
ожидал от меня приглашения на встречу в Shake Shack – не в Старбакс, ей– богу – где мы
рассмотрим мой аутлайн. Но сама мысль сидеть с ним на людях, где любой из школы мог нас
увидеть, казалась слишком разоблачающей. Мне не нравится признавать это, но что если кто– то
увидит меня и решит, что я хочу обратиться? Что если кто– то увидит его и задастся вопросом, что
он делает с парнем не– мормоном? Что если это будет Футболист– Дейв, который заметил, как
мой взгляд следовал за Себастианом на занятиях, и епископ расспросит несколько своих
контактов в Пало– Альто, кто сообщит ему, что я – гей, и он расскажет об этом Себастиану, а
Себастиан расскажет всем?
Я определенно надумываю.
МЫ ПРОСТО ПРОЙДЕМСЯ ПО МОЕМУ АУТЛАЙНУ.
МЫ ПРОСТО ПРОЙДЕМСЯ ПО МОЕМУ АУТЛАЙНУ.
МЫ ПРОСТО ПРОЙДЕМСЯ ПО МОЕМУ АУТЛАЙНУ.
На лестнице за моей спиной шуршат шаги, и мне хватает времени, чтобы встать и скинуть
свой блокнот на пол, перед тем как появляется Себастиан, выглядя, будто реклама Патагонии, в
дутой, синей куртке, в черных штанах и ботинках Merrell.
Он улыбается. Его лицо порозовело от холода, и меня поражает прямо в грудь то,
насколько сильно мне нравится смотреть на него.
А это очень, очень плохо.
– Привет, – произносит он, слегка переводя дыхание. – Прости, я опоздал на пару минут.
Моей сестре подарили здоровый дом для Барби на день рождения, и мне пришлось помочь отцу
собрать его перед уходом. Такое ощущение, что в этой штуковине было миллион частей.
– Не переживай, – отвечаю, начиная протягивать руку, чтобы пожать его, перед тем как
оттянуть ее обратно, потому что «какого черта я творю»?
Себастиан замечает, протягивая свою руку, прежде чем тоже убрать ее.
– Не обращай внимания.
Он смеется, растерянный и явно развеселившийся.
– Такое ощущение, что сегодня твой первый день с новой рукой.
Боже мой, это ужасно. Мы просто два чувака, которые встретились по учебе. Друганы. А
друганы не волнуются. Будь друганом, Таннер.
– Спасибо, что встретился со мной.
Он кивает и наклоняется, чтобы подобрать мой блокнот. Я перехватываю его раньше,
чтобы он не успел прочитать строчки, которыми я успокаивал себя, но не могу сказать, преуспел
ли в этом. Он отступает, избегая моих глаз, и вместо этого смотрит мимо меня на пустое
пространство.
– Здесь будем? – спрашивает он.
Я киваю, и он следует за мной дальше в помещение, нагибаясь, чтобы выглянуть в окно.
Снег покрывает горы Уосатч плотным туманом, как призрак, нависающий над нашим тихим
городком.
– Знаешь, что странно? – спрашивает он, не оборачиваясь ко мне.
Я стараюсь игнорировать то, как проникающий свет улавливает одну сторону его лица.
– Что?
– Я никогда не был здесь, наверху. Я торчал в книгохранилище, но никогда по–
настоящему не ходил по библиотеке.
С кончика языка рвется колкость: «это потому что все, чем ты занимаешься вне пределов
школы, занимает церковь». Но я проглатываю это желание. Он здесь, чтобы помочь мне.
– Сколько твоей сестре? – спрашиваю я.
Бросив взгляд на меня, он снова улыбается. Он носит свою улыбку так легко, так
неизменно. – Той, что с домиком Барби?
– Да.
– Фейт – десять, – он делает шаг ко мне, и еще один, и незнакомый голос в моем сердце
кричит: ДА, ИДИ СЮДА, но потом я понимаю, что он намекает мне, чтобы мы должны
переместиться за стол и начать работу.
Будь друганом, Таннер.
Я разворачиваюсь, и мы устраиваемся за столом, который я занял немного раньше – думал,
что нам ни одного не достанется. В библиотеке больше никого нет в девять утра субботним утром.
Его стул скрипит по деревянному полу диссонансно, и он смеется, бормоча извинения под
нос. Я втягиваю дозу его запаха, находящегося так близко, и появляется ощущение, что я ловлю
кайф.
– У тебя есть еще сестры и братья, да?
Он искоса смотрит на меня, и мне хочется объяснить свой вопрос – я не собирался делать
едкое предположение о размере семьи мормонов. Хейли и Лиззи учатся в одном классе.
– Моей второй сестре пятнадцать. Лиззи, – говорит он. – А еще у меня есть брать, Аарон,
которому тринадцать, но такое ощущение, что двадцать три.
Я слишком вежливо смеюсь над этим. Внутри же я, как спутанный комок нервов, и даже
не знаю почему.
– Лиззи же ходит в школу Прово, да?
Он кивает.
– В десятый класс.
Я видел ее в школе, и Хейли была права: Лизи – ходячая вечная улыбка, и очень часто
помогает уборщику во время обеденного перерыва. Она кажется настолько переполненной
радостью, что чуть ли не вибрирует от нее.
– Она вроде милая.
– Так и есть. Фейт тоже милая. А Аарон – он…ну, ему нравится расширять границы. Он –
хороший ребенок.
Киваю, Таннер Скот – неловкий остолоп до скончания времен. Себастиан поворачивается
ко мне, а я практически ощущаю его улыбку.
– А у тебя есть братья или сестры? – спрашивает он.
Видел? Вот как это делается, Таннер. Поддерживай разговор.
– Только сестра, – отвечаю. – Хейли. Она, вообще– то, учится в одном классе с Лиззи,
кажется. Хейли – шестнадцать, и она дьявольское отродье, – осознаю, что сказал, и с ужасом
поворачиваюсь к нему. – Боже. Поверить не могу, что так сказал. Точнее что.
Себастиан стонет.
– Классно. После сегодняшнего дня я не смогу с тобой общаться.
Чувствую, как лицо кривится от презрения, и слишком поздно осознаю, что он просто
шутит. Его улыбка теперь тоже сходит с лица. Она испаряется, как только он осознает, насколько
сильно я растерялся и насколько легко поверил в самое худшее о его вере.
– Прости, – произносит он, его губы с одной стороны изгибаются. Он вовсе не выглядит
так, будто испытывает неловкость. Наоборот, ему похоже, немного весело из– за этого. – Я
пошутил.
Смущение закипает в моей крови, и я усиленно стараюсь вернуть обратно свою уверенную
улыбку, ту, с которой всегда получаю то, чего хочу.
– Пожалей меня. Я все еще учусь общаться с мормонами.
К моему глубочайшему облегчению Себастиан по– настоящему смеется.
– Я здесь, чтобы переводить.
И после этого мы оба склоняемся над моим ноутбуком, читая жалкую горстку строчек:
Полуеврей, полуникто подросток– гей переезжает в кишащий мормонами город. Он
дождаться не может, когда снова уедет.
Я чувствую, как Себастиан замирает рядом со мной, и моментально понимаю свою
ошибку: я так и не изменил свой аутлайн. Сердце резко ухает.
Я не против рассказать ему, что не могу дождаться, когда снова уеду. Я даже не чувствую
вину за фразу «кишащий мормонами», даже если и должен. Кое– что затмевает все.
Я забыл удалить слово «гей».
Никто здесь – по крайней мере, никто кроме моей семьи – не знает обо мне.