ее детства.
Впереди гостиная с двумя диванами повернутыми лицом друг к другу, а справа пианино, и
огромная картина Храма в Солт– Лейк– Сити. Помимо нее есть, портрет Джозефа Смита. Я
следую за Себастианом по коридору, мимо шкафчика с безделушками с белой статуэткой Христа с
распростертыми руками, рамки с фотографиями их детей и свадебного фото его родителей,
которые одеты полностью в белое. Такое ощущение, что эти двое только вышли из пубертатного
периода, если честно, а свадебное платье затянуто чуть ли не до ее подбородка.
На кухни, ожидаемо, нет кофеварки, но к моему бесконечному восторгу, на стене большой
снимок Себастиана, стоящего на безупречной, зеленой лужайке, с улыбкой от уха до уха, и
непринужденно держащего в руке копию Книги Мормонов.
Он ловит меня на рассматривании снимка и прочищает горло.
– Хочешь попить чего– нибудь? Рутбир, сок…лимонад?
Я отрываю свое внимание от снимка, чтобы посмотреть на него во плоти – каким– то
образом настолько отличающегося сейчас передо мной: взгляд более настороженный, кожа чистая
даже без фотошопа, щетина оттеняет его челюсть – и как и всегда, мой взгляд притягивают его
алеющие щеки. Он смущен или взволнован? Я хочу изучить все до единого его румянцы.
– Воды будет достаточно.
Он разворачивается, и я наблюдаю, как он отходит, а затем возвращаю свое внимание к
каждой диковинке в рамках в этом доме. Например, к документу в тяжелой, позолоченной рамке с
заголовком «СЕМЬЯ – ПРОКЛАМАЦИЯ МИРУ».
Я никогда не видел ничего подобного. В нашем доме, вы скорее всего увидите
либеральный манифест, прикрепленный к стене.
Я читаю четвертый абзац, где Церковь СПД заявляет, что «священные силы деторождения
должны использоваться только между мужчиной и женщиной, в законном браке, как мужа и
жены», когда Себастиан прижимает холодный стакан с водой к моей руке.
Я так пугаюсь, что чуть ли не падаю на пол.
– Ну, это интересно, – произношу я, изо всех сил стараясь сохранять голос нейтральным.
Я разрываюсь между желанием закончить чтение и почему– то перечитать то, что уже впитал.
Я начинаю понимать, что имела ввиду мама о моей защите от ядовитых посланий церкви.
– Здесь очень много впихано в одну страницу, – соглашается Себастиан, но по его голосу
я не могу понять, что он чувствует по этому поводу. Я знал все это, до того как пришел сюда,– то
есть секс – для гетеросексуалов, родители должны обучить своих детей этим ценностям, никакого
секса до брака, и прежде всего, молиться, молиться, молиться – но увидев это здесь, в доме
Себастиана, все становится намного реальнее.
От чего все, что я чувствовал, кажется немного больше нереальным.
У меня моментально кружится голова от осознания, что семья Себастиана не просто
наслаждается замечательной идеей всего этого. Они не просто визуализируют и идеализируют
мир; они не играют в игры Будет– Ли– Это– Плохо– Если. Они искренне, по– настоящему верят в
своего Бога и в эти доктрины.
Я оглядываю Себастиана. Он изучает меня с нечитаемым взглядом.
– Я никогда не приглашал сюда кого– то, кто не был членом, – произносит он. Мысли
читает. – Я просто наблюдаю, как ты все это воспринимаешь.
Я решаю быть кристально честным.
– Это трудно понять.
– Мне интересно, если ты откроешь Книгу Мормонов и просто немного прочитаешь из
нее, будет ли она разговаривать с тобой, – он поднимает вверх руки. – Я не вербую тебя. Мне
просто любопытно.
– Я мог бы попытаться, – я совсем не хочу пытаться.
Он пожимает плечами.
– А пока что, давай сядем и обсудим твою книгу.
Напряжение этого момента раскалывается, и только после этого я понимаю, что
задерживал дыхание, мышцы напряжены повсюду.
Мы направляемся в семейную комнату, которая намного уютнее и менее стерильная, чем
гостиная в передней части дома. Здесь же есть бесчисленное количество семейных фотографий в
рамках: вместе, по парам, по одному, прислонившись к дереву, – но на каждой до единой они
улыбаются. И улыбки тоже настоящие. Моя семья такая же счастливая, как и они, но на нашей
последней фотосессии мама угрожала Хейли полным шкафом цветных сарафанов из Gap, если та
не прекратит дуться.
– Таннер, – произносит тихо Себастиан. Я смотрю на него, и медленная улыбка
растягивается на его лице, пока не ломается, и он начинает смеяться. – Это настолько
увлекательно?
То, как он дразнит, заставляет меня осознать, что я веду себя, как первобытный человек,
вышедший из пещеры.
– Прости. Просто это так восхитительно мило.
Он качает головой, глядя в пол, но все равно улыбается.
– Ладно, так что насчет твоей книги.
Да, Себастиан. Насчет моей книги. Моей книги о тебе.
Моя уверенность испаряется, оставляя место преступления. Я протягиваю распечатанные
страницы.
– Не думаю, что это здорово, но…
Это вынуждает его поднять взгляд на меня, освещенный интересом взгляд.
– Мы разберемся с этим.
Ну, по крайней мере, один из нас оптимист.
Я приподнимаю подбородок, указывая ему, что можно приступать. Он улыбается,
удерживая мой взгляд, и продолжает дразнить.
– Не нервничай.
Затем он опускает взгляд на страницы в своей руке. Я слежу, как его глаза порхают туда и
обратно, и мое сердце, как граната в горле.
Почему я вообще согласился на это? Почему я не попытался перезаписаться на другие
занятия? Да, я хотел провести сегодня время с Себастианом, но разве не было бы намного проще
держать все от него в тайне, пока я не пойму, где мы с ним находимся?
И как только у меня возникает эта мысль, я осознаю, что мое подсознание уже победило: я
хотел, чтобы он посмотрел на себя здесь. Очень многое взято из наших разговоров. Я здесь,
потому что хочу, чтобы он сказал мне, каким возлюбленным он хочет быть: Эваном или Йеном.
Он кивает, когда заканчивает, и похоже перелистывает назад и перечитывает последнюю
часть заново.
Он ухмыляется, протягивая листы мне обратно.
– Вау.
Вау? Я морщусь. Видимо, это означает ужасно.
– Чувствую себя идиотом.
– Нет, – произносит он. – Таннер, мне, правда, понравилось.
– Да?
Он кивает, а затем прикусывает свою губу.
– Значит… я в твоей книге?
Я качаю головой. Чеку вытянули из гранаты.
– Никого из тех, кого мы знаем. Ну, кроме Франклина – прототип Фуджиты. Я просто в
качестве структуры использовал занятия.
Пробежавшись пальцем по своей нижней губе, Себастиан изучает меня несколько секунд в
тишине.
– Я думал…В смысле, я думал, что она про нас.
Чувствую, как кровь отливает от лица.
– Что? Нет.
Он легко смеется.
– Колин и…Йен? Или Эван, наставник?
– Она про Колина и Йена. Другого ученика.
Боже мой. Боже мой.
– Но, – начинает он, а затем опускает взгляд, краснея.
Я усердно стараюсь сдержаться.
– Что?
Он перелистывает страницу и прикладывает к месту указательный палец.
– У тебя опечатка в Таннере здесь. В том месте, где ты хотел заменить на «Колина», мне
кажется. Его не захватило твоим поиском и не заменило.
ЧЕРТ.
Та же глупая опечатка в моем имени, которую я постоянно делаю.
– Ладно, да. Изначально, это было обо мне и какой– то теоретической личности.
– Серьезно? – спрашивает он со светящимися любопытством глазами.
Я тереблю зажим, которым обычно скрепляю страницы вместе.
– Нет. Я понимаю, ты не…
Он переворачивает еще одну страницу и протягивает мне.
Я ругаюсь себе под нос.
«…С переплетенными пальцами перед собой, Франклин раскачивается на своих пятках.