– А его отец – врач в «Долине Юта», – добавляет Себастиан. Я оглядываюсь на него и
ухмыляюсь. Он, кажется, хвастается, как будто гордится.
Глаза Джуди увеличиваются.
– Я работаю там по средам волонтером! Как его зовут?
– Пол Скотт. Он – кардиохирург.
– Я знаю, кто это! Я не провожу много времени на том этаже, но он очень приятный
мужчина. Кардиолог– еврей, да? – спрашивает она, и я киваю, удивленный, что она знает о нем, и
что определила, что он еврей. – Такой внимательный, и медсестры его любят, – она наклоняется
вперед и мелодраматично шепчет. – И довольно привлекательный, если хотите знать мое мнение.
– Бабуля! Ты любишь папу Таннера? – возмущенно спрашивает маленькая Фейт, и весь
стол начинает смеяться.
– Ну, ты же знаешь, что я смотрю только на твоего дедушку. Но я и не слепая тоже, –
отвечает она, подмигивая.
Фейт хихикает в свой стакан с молоком.
– Это точно, – говорит Эйб. – Она увидела меня на церковных танцах и с тех пор не
отводит взгляда.
– Мамочка, вы с папочкой тоже познакомились на танцах, да? – спрашивает Фейт.
– Да, – мама Себастиана смотрит через весь стол на Дэна. – Я пригласила его на «белый»
танец.
Маленькая девочка кладет порцию еды в свой рот и спрашивает шепеляво:
– Что такое «белый» танец?
Его мама начинает объяснять, но все, о чем я могу думать, – что она только что сказала.
Когда она закончила, я обращаюсь к его отцу:
– Вы встречались в старших классах?
– Да, – кивает Дэн. – Мы познакомились в выпускном классе и поженились вскоре после
моего возвращения с миссии.
Мой мозг резко дает по тормозам.
– Вы могли так сделать?
– Нам говорят не встречаться на протяжении нашей миссии, – отвечает он, улыбаясь
своей жене. – Но не существует правил, запрещающих писать письма раз в неделю.
– Как будто этим двоим можно было что– то сказать, – Джуди смотрит на младших детей
и добавляет. – Вашему отцу не понравится, что я рассказываю это, но вам нужно было видеть
любовные записки, которые он писал вашей маме. Он оставлял их в кармане, а я всегда находила
их в стирке. Они были безумно влюблены друг в друга.
Остальная часть разговора проходит для меня, как в тумане. Отбросив все сложности в
сторону, если мы сможем поддерживать контакт, когда Себастиан уедет, то будет не так плохо.
Два года – не так уж и много, и я все равно буду учиться. Может к тому времени к пророку придет
откровение.
Это же может сработать, да?
На минуту я ощущаю надежду.
Дэн вытягивает меня из моего тумана.
– Таннер, ваша семья посещала синагогу в Солт– Лейк– Сити? – он оглядывается на Эйба.
– Я пытаюсь вспомнить, где находится ближайшая.
Это неловко. Даже я не знаю, где находится ближайшая.
– Ну, давай посмотрим, – говорит Эйб. – – Там есть Храм «Хар Шалом» в Парк– Сити…
– Слишком далеко, – качает головой Дэн, как будто решил, что он не удобен для нас.
– Точно, в том городе есть парочка…
Я решаю подавить это в зародыше.
– Вообще– то, нет, сэр. И сэр, – я поправляюсь, чтобы включить и Эйба. – Мы не
посещаем храмовые службы. Я бы сказал, что мои родители стали больше агностиками в этом
вопросе. Мама росла в семье мормонов, а папа теперь не совсем еврей.
Ой, Господи, что я сказал?
Молчание поглощает стол. Не уверен, какая оплошность была более грубой: та, где я
признался, что моя мама бывшая мормонка, или что я настолько небрежно отозвался о падении
религиозной веры, как о вареной картошке.
Себастиан первый нарушает молчание.
– Я не знал, что твоя мама была мормоном.
– Угу. Она родом из Солт– Лейк– Сити.
Его брови сдвигаются, а губы слегка искривляются.
Его мама легко вступает в разговор снова.
– Ну, это означает, что у тебя есть поблизости семья! Ты видишься с ними?
– Мои дедушка с бабушкой теперь живут в Спокане, – говорю я. Я предусмотрительно не
упоминаю, что ни разу не виделся с ними за свои восемнадцать лет, и мысленно даю себе пять. Но
это означает, что мой рот остается без присмотра, и его несет. – Но моя тетя Эмили со своей
женой живут в Солт– Лейк– Сити. Мы встречаемся с ними, по меньшей мере, раз в месяц.
Единственный звук за столом – неясное дискомфортное ерзанье людей на своих местах.
Боже мой, что я опять сказал?
Себастиан пинает меня под столом. Когда я поднимаю на него глаза, то замечаю, как тот
борется со смехом. Я выкладываю дальше:
– Мать моего отца часто приезжает к нам. У него есть еще братья и сестры, поэтому наша
семья довольно большая, – поднимаю свою воду, заполняя ей рот, чтобы заткнуться. Но когда я
проглатываю, еще немного тупости умудряется просочиться: – Бабб все еще посещает синагогу
раз в неделю. Она очень увлечена этим. Очень религиозна.
Пятка Себастиана снова приземляется на мою голень, и я не уверен, – он просит меня
успокоиться к черту, или возможно, даже что мне не нужно было привязывать к этому религию,
чтобы меня приняли. Кто ж знает. Но именно на это и похоже. Все здесь такие собранные. Они
едят аккуратно, с салфетками на коленях. Они говорят «пожалуйста, передай мне…» и хвалят
приготовленную мамой еду. Осанка за столом без исключений впечатляет. И, возможно, что более
важно, вместо того, чтобы расспрашивать меня о происхождении моих родителей или об Эмили,
дедушка и бабушка Себастиана ловко уводят тему от моего словесного поноса, спрашивая о
конкретных учителях и предстоящих спортивных событиях. Родители мягко напоминают своим
детям, чтобы они убирали локти со стола (я тоже поспешно убираю свои), быть поаккуратнее с
солью, закончить овощи перед тем, как просить еще хлеба.
Все остается таким открытым, таким осмотрительным.
Наша семья кажется чуть ли не дикарями в сравнении. В смысле, мы не безбашенные,
одноклеточные идиоты, но мама неоднократно говорила Хейли «прекращай, черт возьми» за
обеденным столом, и один или два раза папа забирал еду в гостиную, чтобы сбежать от наших с
Хейли споров. Но самая заметная разница в близости, которую я ощущаю дома, и только сейчас
осознаю это, пока сижу здесь среди такой теплой, но покорной компании незнакомцев. Вместе со
спагетти с фрикадельками семейство Скотт известно тщательным обсуждением значения
бисексуальности. Вместе с запеканкой Бабб, Хейли спрашивает моих родителей, возможно ли
подцепить СПИД, сделав минет. Для меня это было ужасно, но они ответили без колебаний.
Теперь же, когда я задумываюсь об этом, если Себастиан придет к нам на ужин, я определенно
уверен, мама отправит его домой с какой– нибудь яркой, заявляющей о чем– то наклейкой на
бампер.
Возможно такого рода разговоры за столом – за минусом разговоров о минете –
происходят здесь за закрытыми дверьми, но мне так не кажется. Где мои родители могут капнуть
немного глубже в попытке понять Себастиана и его семью, я вовсе не удивился, что никто не
спросил, почему мама покинула церковь, или почему папа больше не посещает синагогу. Эти
разговоры тяжелые, а я всего лишь заблудшая овца, проходящая через их покорное стадо, да еще и
непостоянная. А это дом епископа. Счастье, счастье, радость, радость, помните? Все здесь ведут
себя прилично, и никто не будет выведывать что– то или ставить меня в неудобное положение.
Это будет невежливо. По моему личному опыту, мормоны – никто иные, как самые вежливые.
Такой и сам Себастиан.
Глава 11.
Мама с папой дожидаются моего возвращения домой, с остывающими чашками чая перед