ничего не получится, тебе потребуются люди, на которых ты сможешь переключиться.
Смотрю в пол, ощущая странную противоборствующую реакцию внутри себя. Он прав. В
этом есть смысл. Но мне не нравятся последствия того, чего я еще не знаю.
– Второе, что я хотел бы сказать тебе… – папа чешет подбородок, отводя взгляд. – Я не
разделяю историю твоей матери с церковью, поэтому моя реакция на твои отношения
кардинально отличается от ее, – он снова встречается со мной глазами. – Тем не менее, я не
считаю, что она неправа. Мне не обязательно соглашаться с каждой причиной, по которой она
тебя предостерегает, но я соглашусь с тем, что это сложно. Полагаю, его родители не одобрят?
– Думаю, это будет на оттенок свыше неодобрения.
Папа уже кивает на это.
– Поэтому каждый раз, когда ты будешь с ним, вы будете встречаться за спинами его
родителей.
– Да.
– Мне не нравится это, – тихо признается он. – Мне нравится думать, что если бы
ситуация была обратной, то ты был бы либо так же открыт с нами, либо не предавал наши
желания, пока живешь в этом доме.
– Разница в том, пап, что я могу быть открыт с вами.
– Дело в том, Тан, что тебе восемнадцать, и что ты делаешь со своим телом – твой выбор.
Но чем ты занимаешься под моей крышей – все еще то, на что я могу возразить.
Оо.
– Я люблю тебя, твою сестру и маму больше всего в этом мире, ты же знаешь.
– Знаю.
– И я знаю, что тебе нравятся и девочки и мальчики. Я знаю, что ты экспериментируешь, и
я никогда, ни на секунду, не выражу своего недовольства на это, – он встречается со мной
взглядом. – Сложность здесь не в том, что Себастиан мужчина. Если бы я застукал тебя с кем– то
не из церкви, я бы, наверное, даже ничего не сказал, и мы бы обменялись понимающими
взглядами через обеденный стол и на этом все.
Мое желание свернуться в клубок и закатиться в угол возрастает. Это очень неловко.
– Но я не хочу, чтобы вы с Себастианом использовали наш дом, чтобы встречаться втайне
от его родителей.
– Пап, – произношу я с пылающим лицом. – У нас не так много вариантов.
– Себастиан – взрослый. Он может переехать, если захочет, в собственное место со своими
собственными правилами.
Вот, сейчас, папа по сути закрывает дверь к любой дискуссии. Я понимаю, что его мнение
выходит из опыта. И сидя здесь, вглядываясь в лицо, которое я знаю чуть ли не так же хорошо, как
собственное, я понимаю, насколько тяжело отцу говорить мне это.
В конце концов, по словам его семьи, он влюбился в не ту женщину двадцать два года
назад.
Глава 12.
Мама Отэм открывает дверь, отступая назад, чтобы впустить меня. Ее дочери от нее
передались гены улыбки с ямочками, и на этом все. Отти – рыжеволосая, с веснушчатым носом и
светло– голубыми глазами. А у миссис Грин – темные волосы, карие глаза и оливковая кожа.
Интересно, какого это каждый день смотреть на дочь, настолько похожую на покойного мужа
мистера Грина. Это или удивительно, или душераздирающе. Скорее всего комбинация и того, и
другого.
У нас все как обычно: я целую ее в качестве приветствия в щеку, а она – говорит, что у нее
в холодильнике есть немного шоколадного молока, и я прикидываюсь восторженным этим
фактом. Оно странное – водянистое шоколадное молоко в коробке из– под сока. Я как– то
упомянул, что мне оно нравится при миссис Грин, в мое первое лето здесь, и она покупала его для
меня каждый раз с тех пор. Теперь я чувствую себя просто обязанным прихватить с собой одно по
пути в комнату Отти, но, вообще– то, я больше его не перевариваю. Мы проводим небольшой
научный эксперимент с цветком на ее полке: сможет ли Африканская фиалка выжить только на
одном шоколадном молоке.
Принцесса Отэм развалилась на полу с наметками по своим главам. Она даже правит их
красной ручкой; а я не могу себя заставить.
– Отти, ты самый очаровательный ботаник, которого я встречал за всю свою жизнь.
Она даже взгляд не поднимает, когда я прохожу.
– Не будь занудой.
– Ты знала, что красную ручку можно называть грубостью и пошатнуть уважение
учеников? Лучше использовать фиолетовую.
Голубые глаза поднимаются на меня.
– Мне нравится красная.
Ее длинные, рыжие волосы заколоты в огромный пучок на макушке.
– Знаю, что нравится.
Оттолкнувшись локтями, она поднимается, чтобы сесть, и теперь скрестить ноги.
– Что ты здесь делаешь?
Это немного обидно, потому что подтверждает, что папа был прав. До Себастиана не было
странным для меня прийти к ней в любое время. А теперь же я вижусь с Отти, может, один раз
после школы, и провожу так много времени в одиночестве, записывая слово за словом о нем, не
обращая внимания на то, что разум кричит мне начинать новую книгу.
– Я не могу прийти и потусоваться со своей лучшей подругой?
– Ты же был занят.
– Как и ты, – я многозначительно шевелю бровями. – Повеселилась тогда с Эриком?
– Если под «повеселилась» ты подразумеваешь – «целовалась с ним до онемения», тогда
да.
Мой рот распахивается.
– Серьезно?
Она кивает с румянцем, пробивающимся под ее веснушками.
– И как много шуток про «твою маму» он сказал?
Просмеявшись она восклицает:
– Ни одной!
– Не верю, – для Эрика все – возможность пошутить «а твоя мама» или «она так
сказала». И не важно, сколько раз мы напоминаем ему, что сейчас не 2013.
– Было весело, – говорит она, откидывая спиной на свою кровать. – Он мне нравится.
Я тянусь вперед, щипая ее за щечку. Во мне что– то натягивается. Это не совсем ревность,
а какое– то странное чувство потери, как будто ни для кого больше не будет существовать версии
Таннера и Отэм. У нас у обоих теперь есть другие люди.
Даже если мы еще не знаем об этом.
– Что с лицом? – она обводит круг в воздухе передо мной.
– Просто думаю, – я поднимаю ее красную ручку, черкая на подошве своего кеда. – Я
хотел поговорить с тобой.
– Прозвучало серьезно.
– Нет, не так, – прищуриваюсь, раздумывая. – Нет, серьезно, полагаю. Я просто хотел
попросить прощения.
Она ничего не отвечает, поэтому я поднимаю на нее взгляд, пытаясь прочитать выражение
ее лица. Я знаю Отэм лучше, чем кто– либо другой, но прямо сейчас не могу уловить, о чем она
думает.
– За что? – наконец, спрашивает она.
– За то, что отдалился.
– Это синоним занятости, – отвечает она. Она откидывается назад и тянет, болтающуюся
ниточку на кромке моих джинсов. – Прости, что была не самым лучшим другом в последнее
время.
Это удивляет меня, и я поднимаю на нее взгляд.
– В смысле?
– Я знаю, что ты подружился с Себастианом, и думаю, я приревновала.
Ой. Тревожные звоночки раздаются в моей голове.
Она сглатывает, неловко и громко, и ее голос дрожит, когда она произносит:
– В смысле, он занял то время, которое ты обычно отдавал мне. И присутствует что– то
такое интенсивное, когда вы, ребята, общаетесь, поэтому мне кажется, что он может забрать то,
что принадлежит мне, – она поднимает на меня глаза. – Разве в этом есть смысл?
Мое сердце стучит отбойным молотком в груди.
– Думаю, да.
Ее лицо становится красным, подтверждая, что этот разговор намного больше, чем просто
о дружбе. Если бы она просто помечала свою дружескую территорию, то не краснела бы, она бы
злилась. Но здесь есть кое– что еще. И даже не зная степени отношений между мной и
Себастианом, она чувствует их интенсивность. Эту догадку она еще не может никак назвать.