хочу вжать его в дерево и почувствовать, как его волосы скользят по моим пальцам.
– Привет.
Господи, мы как два идиота, ухмыляемся, как будто завоевали золотую медаль размером с
Айдахо. У него озорной взгляд, и я обожаю эту его сторону. Интересно, кто еще ее видит. Мне
хочется думать, что я вижу прямо сейчас в его глазах – его единственная правда без примесей.
– Ты принес воду? – спрашивает он.
Я поворочаюсь к нему наполовину, чтобы показать свою походную бутылку.
– Большую бутылку.
– Хорошо. Мы будем сегодня подниматься. Ты готов?
– Я пойду за тобой куда угодно.
С широченной улыбкой он разворачивается, взбираясь по тропинке вверх в густые,
влажные после дождя кусты. Я иду за ним по пятам. Ветер набирает силу, когда мы поднимаемся,
и мы даже не против болтовни о пустяках. Это напоминает мне о том, как мы ходили к
«шведскому столу» с морепродуктами с папой, когда он брал меня на конференцию в Новый
Орлеан. У отца было такое напряженно– сосредоточенное выражение на лице. Не ешь начинку,
говорил он, имея ввиду хлебные палочки, крошечные бутерброды и даже красивые, крошечные–
но–совершенное– безвкусные тортики. Папа направился прямиком к крабовым ногам, ракам и
жареному тунцу.
Болтовня со сбивающимся дыханием сейчас могла бы быть хлебными палочками. Я хочу
почувствовать тело Себастиана прямо сейчас напротив своего, когда он еще раз скажет что–
нибудь.
Многие люди поднимаются на гору, чтобы остановиться на огромной, нарисованной букве
«Y», но когда мы добираемся до туда спустя полчаса нашего похода, мы продолжаем идти,
оставляя город раскидываться внизу под нами. Мы идем туда, где тропа сужается и продолжается
южнее, затем сворачиваем на восток к Слайд– Каньону. Здесь все более неровно, и мы смотрим
под свои ноги намного осторожнее, чтобы избежать жалящей крапивы и колючих кустов. И
наконец, мы достигаем места на горе, которое скрыто соснами. Нам нужно это меньше всего для
тени – становится прохладнее, наверху – 7 градусов сейчас, но мы упаковались в куртки – а в
большей степени для уединения.
Себастиан замедлятся и садится под свод деревьев с видом на гору Каскад и вершину
Шингл Мил. Я падаю рядом с ним; мы поднимались больше часа. Все вопросы о том, останемся
ли мы здесь до вечера, отложены на потом. Мы поднялись намного выше, чем обычно в
выходные, не говоря уже о будних днях, и у нас займет, по меньшей мере, еще час, чтобы
добраться до дома. Солнце висит низко над горизонтом, придавая небу насыщенный, чарующий
синий цвет.
Его ладонь проскальзывает под мою, и он откидывается назад, прижимая наши
соединенные руки к своей груди. Даже под его дутой курткой я ощущаю жар его тела.
– Черт…вот это подъемчик.
Я продолжаю сидеть, откинувшись на вторую руку, чтобы удержать себя, и вглядываюсь в
горизонт. У гор резкий зеленый цвет с участками белого снега. Их острые вершины и гладкие,
скалистые грани усыпаны деревьями. Здесь все так не похоже на долину внизу, где все кажется
усыпано «TGIFridays» и продовольственными магазинчиками.
– Тан?
Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Соблазну заползти на него и целовать часами
практически невозможно сопротивляться, но есть что– то удивительное в возможности просто так
сидеть и держаться за руки
со
своим
парнем.
– А?
Он подносит мою руку к своим губам, целуя мои костяшки.
– Могу я прочитать ее?
До меня очень быстро доходит. Я ожидал этого, но все же.
– Со временем. Я просто…Она не готова.
Он отталкивается, чтобы сесть прямо.
– Я понимаю. Но ты же начал ее, да?
Ложь омрачает меня изнутри.
– Вообще– то, – начинаю я. – У меня возникли проблемы с началом. Я хочу написать что–
то новое. И напишу. Но каждый раз, когда я сажусь за ноутбук, то пишу о….нас.
– И это я тоже понимаю, – он замолкает на несколько вдохов. – Я имел в виду то, что
говорил. То, что я прочитал, – замечательно.
– Спасибо.
– Поэтому, если захочешь, я мог бы поработать редактором? Сделать ее менее
узнаваемой?
Уверен, что он проделал бы отличную работу, но он уже достаточно занят, помимо этого.
– Я не хочу, чтобы ты переживал за это.
Он колеблется, но потом сжимает мою руку.
– Очень трудно этого не делать. Ты не можешь сдать такую книгу Фуджите. Но если ты
ничего не сдашь, это будет провалом.
– Знаю, – чувство вины холодом вспыхивает на моей коже. Не совсем уверен, что может
быть хуже: просить его помощи или пробовать начать сначала.
– Мне тоже нравится думать о нас, – сообщает он. – Думаю, мне бы понравилось
редактировать книгу.
– В смысле, я мог бы отправить тебе те части, с которыми нужно поработать, но не хочу
отправлять их на твою университетскую почту.
Думаю, мысль о личном электронном адресе не приходила в его голову.
– Ох, точно.
– Ты можешь создать новый аккаунт, и я смогу отправить туда.
Он уже кивает, и кивки усиливаются, чем больше до него доходит смысл сказанного. Я
знаю точно, о чем он думает: мы сможем переписываться по электронке постоянно.
Он такой очаровательный, и мне не хочется лопать его пузырь.
– Только будь осторожен в том, что делаешь дома, – предупреждаю я. – Моя мама создала
отслеживающее приложение для родителей. Я лучше всех знаю, как легко они могут отследить
каждое твое движение.
– Не думаю, что мои родители настолько технически подкованы, – отвечает он, смеясь
при этом. – Но намек понят.
– Ты удивишься, узнав, как это легко, – говорю я, наполовину гордясь и наполовину
извиняясь перед всеми в моем поколении, кого подставило первое изобретение моей матери. –
Именно так мои родители узнали обо мне…и о моем интересе парнями. Они установили
приложение в наше облако и видели все, что я искал, даже если я подчищал историю.
Его лицо сереет.
– Они пришли ко мне, чтобы поговорить об этом, и именно тогда я признался, что
целовался с мальчиком прошлым летом.
Мы упоминали об этом, но никогда свободно не обсуждали.
Себастиан ерзает, поворачиваясь лицом ко мне.
– Что они сказали?
– Мама не была удивлена, – я поднимаю камушек и сбрасываю его с края утеса. – Для
папы было сложнее, но он хотел, чтобы стало проще. Он разобрался в своих чувствах со временем,
я думаю. В первый наш разговор, он спросил меня – было ли это определенным этапом, и я
ответил, что возможно, – пожимаю плечами. – То есть, я откровенно не знал. Не сказать, что я
проходил через подобное прежде. Я просто знал, что испытывал то же самое, когда смотрел на
снимки обнаженных парней, как и на снимки обнаженных девушек.
Себастиан вспыхивает ярко– красным. Кажется, я ни разу не видел его лицо таким
пылающим. А он разглядывал хоть когда– нибудь обнаженные снимки? Я смутил его? Потрясно.
Его слова выходят немного искаженными:
– Ты занимался сексом?
– С несколькими девчонками, – признался я. – С парнями только целовался.
Он кивает, как будто это как– то важно.
– Когда ты понял? – спрашиваю я.
Он хмурит брови.
– Понял что? Что ты – би?
– Нет, – смеюсь я, но подавляю смех, потому что не хочу, чтобы это показалось
издевательством. – Я имел ввиду, что ты – гей?
Растерянность на его лице становится сильнее.
– Нет.
– Нет что?
– Не… такой.
Похоже, что– то попадает под вращающееся колесо моего сердцебиения и застревает там.
На один вдох в моей груди становится больно.
– Ты не гей?
– То есть, – начинает он, суетится и пробует снова. – Меня привлекали парни, и сейчас я
встречаюсь с тобой, но я не гей. Это иной выбор, а я не выбираю такой путь.