наполовину раскрасила текущую страницу, на которой Иисус с голубыми волосам стоит на горе,
обращаясь к радужной толпе. Мне начинает нравиться этот ребенок. – Классная картинка, – я
показываю на верблюда, украшенного крыльями.– Очень креативно.
– Я потом приклею немного блесток, но мне можно клеить только на кухне. Ты ищешь
моего брата?
– Да, – отвечаю я. – Он поможет мне с книгой.
Это не так, но остается превосходным алиби.
Миссис Бразер заходит в гостиную и улыбается нам обоим.
– Вау, – обращается она к Фейт. – Голубые волосы?
– У Иисуса могут быть голубые волосы, – она демонстративно трет карандашом по
бумаге, и я хочу ее попросить, чтобы она помнила об этом, помнила о том, во что верит и не
позволяла ничьим правилам изменить это.
– Да, думаю, у него определенно могут быть такие, – миссис Бразер поворачивается ко
мне. – Таннер, милый, думаю Себастиан внизу, в своей комнате.
– Спасибо, – благодарю ее. – Классный рисунок, Фейт.
– Знаю, – отвечает она, улыбаясь мне в ответ.
– Таннер на столе есть немного печенья, – миссис Бразер выпрямляется и указывает на
кухню. – Можешь прихватить его с собой? Он над чем– то работает и почти без перерывов.
Конечно, миссис Бразер, я, несомненно, могу отнести печенье в комнату вашего
сексуального сына. С удовольствием.
– Конечно, – забираю свои вещи и иду вслед за ней на кухню.
– Я скоро повезу Фейт на танцы, так что если что– то захотите, приготовьте сами.
Тарелка с шестью печеньями с шоколадной крошкой стоит на гранитной столешнице. Я
только собираюсь отправиться к лестнице, когда что– то на улице привлекает мое внимание,
вспышка голубого у качелей. На Себастиане сегодня голубая футболка. Она растягивается на
четко определенной ширине его груди и выделяет бицепсы. Я едва могу уделить внимание чему–
то еще. Интересно, одевается ли он каждое утро, чтобы помучить меня.
Стеклянная дверь бесшумно скользит по направляющей, и я выхожу во внутренний
дворик. Я вижу его отсюда, с опущенной головой, он сидит на одной из качелей, подчеркивая
длинный ряд строчек желтым маркером в своей книге.
Я пересекаю траву, и он поднимает глаза, когда замечает меня.
– Привет, – здоровается он, опуская взгляд на тарелку в моих руках. – Ты принес мне
печенье?
– Технически, это печенье твоей мамы. Она просто отдала его мне.
– Ты ей нравишься, – говорит он, подтягивая ноги по траве. – Всем им. Я знаю это.
Я смеюсь.
– Понятия не имею почему.
– Да ладно тебе, ты всем нравишься. Девочкам, мальчикам, учителям, родителям. Моя
бабушка назвала тебя очаровашкой – волосатиком.
– Твоя бабушка считает меня очаровательным?
Он смотрит на меня снизу– вверх, щурясь от солнца.
– Думаю, ты знаешь, что очарователен.
Я хочу, чтобы он записал эти слова, чтобы я мог перечитывать их снова, и снова, и снова.
– Ты собираешься отдать мне печенье?
Я мгновение удерживаю его взгляд, прежде чем передать одно с тарелки. Оно еще теплое.
– Она просила меня захватить его с собой в твою комнату, – говорю я, с намеком
приподнимая бровь. – И именно там она, кстати, считает, что ты находишься.
Он так хорошо выглядит сегодня – счастливо – травма после церковного мероприятия
видимо уже позади. Его эмоциональная и духовная стойкость, как какая– то суперсила.
Когда он ухмыляется, мое сердце пропускает удар.
– Если она думает, что я в доме, то голосую за то, чтобы спрятаться здесь.
– Она собирается отвезти Фейт на танцы.
– И все же, на улице замечательно, – Себастиан собирает вещи, и я следую за ним в тень
огромного дерева. Для любого в доме мы были невидимы, полностью скрыты под навесом новой
ярко– зеленой листвы над головами.
Я беру одно печенье и разламываю его пополам.
– Что ты делал?
– Психологию, – он захлопывает книгу и растягивается на траве. Я усиленно стараюсь
сосредотачиваться на его лице, но когда он поворачивается ко мне, могу сказать, что он знает, что
я пялился на его блядскую дорожку. – Как поработал в группе МакАшер сегодня? – спрашивает
он.
Мне нравится, что он кажется выше всех этих слухов, что полностью противоположно.
Себастиан замечает все.
– Она чуть со стула не свалилась, красуясь вырезом.
– Я заметил, – смеется он, откусывая печенье.
– Как прошел остаток твоего дня?
– Тест по экономике, – он откусывает еще, жует и проглатывает. Наблюдение за работой
его горла просто завораживающе. – И тест по латыни. Репетиция хора.
– Жалко, что я не видел этого.
– Может, в следующий раз ты прогуляешь школу и придешь посмотреть, – он открывает
один глаз, чтобы посмотреть на меня. – Я знаю, как сильно ты хочешь показать средний палец
администрации.
– Я такой, четыре очка ученику и малолетнему преступнику, – я слизываю шоколад со
своего большого пальца и улавливаю, как его глаза отлеживают это движение. По позвоночнику
пробегает дрожь. – Отэм почти дописала свою книгу.
Он обдумывает это. Возможно, он видит напряжение в моих глазах.
– Это хорошо, но не обязательно. В смысле, у тебя еще месяц в запасе. Некоторым
требуется больше времени для правки. Некоторым меньше. Тебе просто нужно завершить проект
до конца семестра. Не безупречную рукопись.
Я избегаю его взгляда, и он ныряет головой ниже, перехватывая мой.
– Ты отправишь мне главы?
Мне ужасно не нравится сама мысль, что он будет править мою книгу.
Мне так же ужасно не нравится сама мысль, что он увидит все мои страхи и переживания,
так прямолинейно изложенные.
Поэтому я отвлекаюсь:
– Когда ты закончил писать свою?
– Эм, – он щурится, глядя на ветки над нашими головами. – Я закончил в мае – прямо
перед конечными сроками, если я точно помню – и сдал проект неделю спустя. Я все равно не
уверен, что она такая хорошая.
– Но, видимо, так и есть.
– Все любят разное. Ты можешь прочесть мою книгу и возненавидеть ее.
– Сильно сомневаюсь в этом.
– Можешь. Мама, наверно, уже пообещала большую часть моих авторских копий, но я
припасу тебе одну. Так мы будем в расчете, потому что ты тоже дашь мне свою книгу, – он
посылает мне свою самую обворожительную улыбку.
Я постукиваю по его подошве носком своей обуви.
– Какой– то непростой редактор из Нью– Йорка уже прочитал и выкупил твою книгу. Ты
знаешь, что она точно не дерьмовая.
– Твоя книга не дерьмовая, Таннер. Это невозможно. Конечно, детали нужно изменить,
чтобы защитить ни в чем не повинных людей, но она не дерьмовая. Ты очень вдумчивый, очень
восприимчивый, – он ухмыляется. – Да, я сказал «восприимчивый»…несмотря на все твое
внешнее легкомыслие.
– Мое «внешнее»… – начинаю с улыбкой, но захлопываю рот ладонь от звука голосов над
нашими головами.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает мама Себастиана, и мы ныряем ниже, как будто нас
застукали за чем– то неправильным. – Я не ждала тебя дома до ужина.
Когда я наклоняюсь вперед, вытягиваясь, чтобы подсмотреть, то замечаю открытое окно
ванной прямо над нашим деревом. Она разговаривает не с нами.
Себастиан начинает складывать книги в стопку.
– Пойдем в дом, – шепчет он. – Я не хочу…
– Бретт Эйвери вышел за своего парня на прошлой неделе в Калифорнии, – мы оба
замираем от звука низкого голоса его отца с интонацией ожесточенного неодобрения.
Себастиан смотрит на меня, огромными глазами.
Я могу себе только представить какое потрясенное выражение должно быть на ее лице,
потому что его отец вздыхает, грустно подтверждая:
– Да.