– Мам, когда вы перестанете воспринимать это, как мое развлечение? – клянусь,
последнее, чем я хочу заниматься прямо сейчас, – анализировать каждую кроху, почему это все
неправильно. Я предостаточно обдумываю это ежедневно. – Проблема не в наших отношениях с
Себастианом, проблема в правилах.
Она оглядывается поверх плеча на меня, нахмурившись. Папа встревает:
– Я понимаю, что ты пытаешься сказать, но не все так просто. Ты не можешь говорить,
что только из– за несовершенства правил ты можешь творить все, что захочешь.
Кайф от прикосновений Себастиана, от того, чем мы занимались начинает стихать, и я
хочу убраться отсюда так быстро, как могу. Отстойно, что все так получается с моими
родителями. Мне нравится, что я рассказываю им все. Мне нравится, что они так хорошо меня
знают. Но каждый раз, когда мы обсуждаем это, их беспокойство нависает мрачной тенью над
светом. Оно затмевает все.
Так что я молчу. Чем больше я буду спорить, тем больше они буду невозмутимо
уговаривать. Отец вздыхает перед тем, как послать мне небольшую улыбку и поднять подбородок,
говоря: «Иди». Как будто он видит, что мне нужно сбежать и вылить весь это вечер во что– то.
Я целую маму, а затем уношусь в свою комнату. Слова рвутся из моей головы, с моих рук.
Все что случилось, все, что я чувствую, выливается из меня, принося облегчение.
Когда слова заканчиваются, чувства все равно переполняют мою грудь – вид Себастиана,
рухнувшего обратно на капот моей машины, с ленивой улыбкой от открытия – я беру стопку
стикеров и забираюсь на постель.
ДНЕМ МЫ ЗАНИМАЛИСЬ СТРОИТЕЛЬСТВОМ.
«ДЛЯ ПОМОЩИ», СКАЗАЛ ОН.
НОВЫЕ ДЕТАЛИ, НОВЫЕ МЕСТА, НОВЫЕ ЧАСТИ.
ПРОСТО ДЕЛАТЬ ЭТО И ВОСПРИНИМАТЬ, КАК ДОЛЖНОЕ.
НО ОТ ЭТОГО БЫЛО ХОРОШО, И Я СКАЗАЛ ЕМУ ОБ ЭТОМ.
ОН ПРИЛОЖИЛ ПЛАНКУ К СВОЕМУ ПЛЕЧУ
КАК ШТЫК
И Я ЧУТЬ ЛИ НЕ РАССМЕЯЛСЯ, ДУМАЯ,
ЧТО ОЩУЩЕНИЯ БЫЛИ БЫ ТАКИМИ ЖЕ, КОГДА ВЛЮБЛЯЕШЬСЯ
В СОЛДАТА НА СТОРОНЕ ПРОТИВНИКА?
Закрываю глаза.
***
Я должен был, наверное, предугадать это. Что после субботнего вечера все станет
неловким на занятиях в понедельник, потому что в промежутке между этими двумя днями было
очень много времени для церкви.
Себастиан не отрывает взгляда от чтения, когда я прихожу на Семинар в понедельник
днем, но я знаю, что он чувствует меня так же, как и я его, потому что его плечи немного
ссутуливаются, глаза прищуриваются, и он гулко сглатывает.
Даже Отти замечает. Она рядом со мной выкладывает свои книги на стол и наклоняет
голову к моей.
– Что это было? – спрашивает она, едва слышно. – У вас все нормально?
– Что? – я смотрю на него, как будто не понимаю, что она имеет ввиду, и отмахиваюсь. –
Уверен, что он в порядке.
Но внутри мое сердцебиение сбивается. Он не писал мне вчера. Не хочет смотреть сейчас.
Какое– то предчувствие, и тот наглый способ, каким я отвертелся от беспокойства своих
родителей, кажется сейчас цапнет меня за задницу.
Ашер врывается в класс с визжащей Маккеной вслед за ним, и все помещение погружается
в тишину, пока он ведет ее самым пошлым образом из возможных. Она скользит руками вниз по
его спине, не переставая хихикать, а его руки в основном приклеены к ее заднице. Их появление
такое нелепое, настолько пошло привлекающее внимание, что даже Буррито– Дейв недоверчиво
выдает:
– Чувак, серьезно?
Они целуются перед всем классом, объявляя о своем воссоединении.
– Ладно, тогда, – произношу я. Злость пронзает мою грудь. МакАшер могут открыто
выражать свои чувства по всему кампусу и, помимо краткого закатывания глаз, никого это не
волнует. Они оба мормоны, кстати, и если я не ошибаюсь, не должны вести себя подобным
образом нигде, не говоря уже о разгаре учебного дня, но разве их будут высмеивать, избегать или
угрожать? Нет. Никто не станет доносить на них епископу. Их не исключат из школы. И все же
они подпитывают хаос, снова сходясь вместе потому что, наверняка, им стало так скучно без
слухов, что неосознанно сделали то, что заставит людей обсуждать. Я готов поспорить, что
МакАшер занимались сексом во всевозможных позах, но Ашер все равно уедет на свою миссию и
вернется домой и женится на приличной, мормонской девушке – возможно, даже на Маккене – и
будет так же лицемерить об устоях Церкви СПД, как и все остальные. И тем временем, Себастиан
все не смотрит на меня во время занятия, видимо наказывая себя за наши сравнительно невинные
прикосновения в субботу.
В животе становится горько, а потом закипает.
– Думаю, что предстоящий выпускной вызвал в них любовные чувства, – произносит
Отэм рядом со мной.
– Или отчаяние, – достаю ноутбук из рюкзака и снова бросаю взгляд на Себастиана. Он
все еще не обернулся, чтобы посмотреть на меня.
Жаль, что я не могу кинуть ему чем– нибудь в затылок или заорать в наглую: «АЛЛО,
ПОМНИШЬ МЕНЯ?» перед всеми. Вместо этого я просто достаю телефон и, под столом,
отправляю ему короткое сообщение: «Привет, я уже здесь».
Я вижу, как он лезет в свой карман, достает телефон, читает.
А затем он оборачивается, посылая мне тусклую, небольшую улыбку через плечо, даже не
встречаясь со мной взглядом – его глаза где– то над моей головой – и отворачивается обратно.
В голове каша. Мамин голос снова проталкивается на поверхность, успокаивая, напоминая
мне, что Себастиан скоро уедет и на него давят так, как я никогда не пойму. Что если сейчас он
впервые помолился и почувствовал себя еще хуже после этого?
Урок тянется, как огромный ствол красного дерева, пока я продолжаю накручивать себя.
Практически все уже готовы, и Фуджита раздает нам советы по правке. По крайней мере, мне так
кажется. Я рад, что Отэм делает подробные заметки, потому что не улавливаю ни слова из
сказанного. Вместо этого я наклоняюсь, ссутуливаясь над своими заметками, и пишу.
ЛУНА УШЛА,
ОСТАВИВ ТОЛЬКО ЖЕЛТОЕ СВЕЧЕНИЕ ФАР ПОЗАДИ НАС.
ГРЯЗНАЯ ДОРОГА РАССТЯГИВАЕТСЯ ДЛИНОЙ В ВЕЧНОСТЬ,
КАК ТОЛЬКО МЫ ОСТАЕМСЯ ОДНИ.
Я БЫ ВПИТЫВАЛ ТВОЕ ТЕПЛО НА ЭТОЙ КРОШЕЧНОЙ МАШИНЕ
КАЖДЫЙ ДЕНЬ
КАК ПАМЯТЬ О ТЕБЕ В МОЕЙ ПОСТЕЛИ.
В МОЕЙ РУКЕ, ОЧЕНЬ ТЯЖЕЛО.
ЖЕЛАНИЕ ЖИЗНИ ЗАПОЛНЯЕТ МОЮ ЛАДОНЬ
ТЫ ПРИКУСЫВАЕШЬ МОЮ ШЕЮ, КОГДА КОНЧАЕШЬ,
А ПОТОМ ЛЕЖИШЬ С ЗАКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ, ЦЕЛУЯ МЕНЯ.
И делаю все, чтобы не смотреть на него.
***
Я собираю вещи и покидаю класс, секунду спустя после звонка. Отэм зовет меня, но я
продолжаю идти. Я напишу ей позже и все объясню. Я уже в конце коридора, когда слышу свое
имя. И это не Отэм.
– Таннер, подожди.
Я сбавляю шаг, даже несмотря на то, что не хочу этого
– Привет, – я продолжаю смотреть на ряд шкафчиков рядом со мной. Мне не стоит делать
это прямо сейчас. Мне обидно, я злюсь и смущен, что он избегает меня и боюсь того, что могу
сказать.
– Привет? – произносит он в ответ, видимо растерянный. И не удивительно. Кажется, это
первый раз, когда он стал тем, кто последовал за мной.
Стоя посреди коридора, мы как камень посреди реки, устойчивый поток учеников огибает
нас вокруг. Я бы не стал описывать это место неприметным, но если он здесь, то и я здесь.
– Куда ты после занятий? – спрашивает он.
Не знаю, почему буря внутри меня выбирает именно этот момент зарождения. Почему
сейчас? Почему в этот момент? Все было так хорошо в эти выходные. У нас был один день
молчания и одно непонятное поведение на уроке и бах – мой мозг принимает уровень паники
максимальной боеготовности.
Я возвращаюсь на гору, слушая его слова: «Не…такой. Я не гей».