Аришка прижалась к горячему со сна телу его жены и думала было уснуть, потому что слышала, как барыня запретила Макару к ней прилипать.
– Э, нет, красавица, давай немножко побалуемся, – не согласился с этим Макар и, забравшись вверх кровати, уселся на большую подушку. В свете свечи видно было как вздулась его дубинка. Макар просунул хуй головкой между лицами женщин и сказал Аришке:
– Давай милая, если еть тя нельзя – а ну погрызи-ка эту конфету!
Аринка не сразу поняла, чего хочет конюх, но он быстро её научил и она быстро задвигала головой вверх и вниз по стволу, едва не разрывая растянутый на колу рот. В самый разгар распалилась и не вынесла жена Макара. Она, не снимая ночной рубахи, взобралась сидящему мужу на живот и осела всею собой на елдак. Аринка так и осталась лежать у них между ног и уже во все глаза с любопытством смотрела, приподняв немного исподнюю рубаху, как могучий хер перед её носом ёрзает по текущей пизде. От нахлынувших чувств она не удержалась уже и страстно влизалась в розовую дырочку разъёбанной жопы Макаровой жены. Жена заохала протяжней.
– Моя ты девочка! – почувствовала она Аришкин язычок у себя в жопе. – Давай развернусь. Так-то будет удобней, поди...
И она повернулась к Макару спиной, а к Аришке лицом. Макар продолжал напирать на привыкшую к такому хую жинкину пизду, а Аришка теперь с наслаждением лизала сразу и его твёрдый ствол и нежную разверзшуюся над ним алую щель…
А на утро пришёл Макар будить-подымать Аришку и жену с новостью: «Барыня в город-то подалась! Тебе делать, Аришка, и нечего на весь день. Продолжается, вишь, заточение твоё у меня». И к супруге: «Пойду до кумы, отведу ей подарок такой посмотреть. С кумом как не упьюсь, так и с собой их до нас приведу – ввечеру погостить». «Ужо ят-те упьюсь, рож бесстыжая!», жена ему на порог, «Да оладий, погодь, захвати, напеку. Штож ты будешь казать там одну голу пизду?»
От усадьбы к деревне дорога с версту, да уж больно углаженна – одно удовольствие Аришке показалось босыми пятками в пыль стучать. Позабыла даже и про вчерашнее всё, будто вновь зажила. Вот пришли на деревню.
– Знакомсь, кума!, – Макар был недолог, да прям, – Это оладьи тебе от жены, а это Аринка барыни новая. Может хочешь чего от неё? Барыня в город-то подалась, а мне баловаться с ней велела пока. Вот, привёл…
– Да чего же то мне от иё!, – вся зарделась кума, – Девка красива лицом, да ты, охальник, нашёл кому предложить! Ку́ма, вон, покличь – он по девкам мастак у меня.
– Здря ты так!, – ей Макар. – Кум и так не задержится. Вишь, за угол свернул, до сарай? Это он четвертную отыскивает, как лишь завидел меня! Мы недолго с ним поговорим, да и нагоним вас. Ты же девку бери, не робей. Марфа моя-то в ночи повчера знашь как обрадовалась, когда деваха ей налегла языком кой-куды!..
– Вот бы Марфу с собой и привёл – она б четверть вам вмиг нашла б, поди! Кыш, Макарушка, с кумом-засранцем своим с глаз долой моих прочь. Да не доле, как на часок: если четверти той вдруг у половины окажетесь, так и знай – нас у Марфы уж будешь искать с донесением!
Макара и след простыл.
Остались стоят середь горенки Аришка и от Макара кума, добрая женщина. «Меня Анною кличут-то. А ты – Аришенька?», взяла Аришку ладонью в ладонь. «Барыня Ринкой звать обещалась!», Аришка потерялась-потупилась чуть: больно мягкой, да тёплой уж ладонь показалась ей. «Ну? Подём?», Анна тянет за руку, а Аришка не знается как что куда: «Да чего уж там…»
Но подалась всё же ближе, Анна же возьми и прильни к её губам вся. Закружилась Аришкина головушка – ничего не понять! Губы сладкие на губах, а ведь не от мила дружка какого-нибудь поцелуй, а скорей от подруженьки. И сама не упомнила, как втащила её на кровать озорница кума-то Макарушкина. А там уж поцелуям несть числа. Забилась Аришка, вспотела всем телом под сарафаном цветным своим, да задрожала вся: «Аннушка… Аннушка…» А кума Анна на ней сарафан тот рвёт на стороны, добралась до белых грудок и радость ей, теперь балуитса: «Мягки-мяконьки… Дай подержать!» Арина цветёт цветом в пунц, а ей Анна целует соски уж малиновые и приговаривает: «Одна моя ягодка!.. Друга ягодка… А в губки – хошь?» И опять до Аришки наверх. Доцеловались так, что стало Аришке сердито, мокро всё и самой смешно:
– Я умокла вся, Аннушка, подле тебя! Дозволь мне охолонуть на двор!
– Можно и охолонуть, да не на двор!, – Анна смеётся в ответ, да спускает уж тот сарафан весь раскрытый всё ниже и ниже по Аришке: – Сохни так!..
«Ну што ты, Аннушка?», Аришка рдеть, как голой вся больше оказывается. «Ну и што!», Анна ей в ответ, «Ты же девка. Чего ж нам с тобой тут стесниться? Я тоже вот…» И с себя потянула наверх свой подол…
– Ох-го-го! – час прошёл, Макар с кумом Ирёмой пожаловал в гости в горенку к ним.
Лежат две будто белы-лебёдушки, ноги свиты в косу и целуются так, что когда б вечер, то свечей можно не зажигать. «Ну, Ирёма», Макар говорит, «В самый раз поезд наш. Без опозданиев. Ищи сцепку теперь где уже будем до их примерять!»
Был Ирёма мастером железнодорожным всей деревне, так как лет уж с пяток назад настоящего паравоза видал, да проехал на нём с перегон, доки кондухтор не вытряс его из-под вагонного железного ящика. Так поэтому быстро нашёл, где сцепиться по правилам. Аришку оттянул на себя, она четвереньками и образовалась к нему – засмотрелся аж Ирёма на её розову лишь чуть пушистую выпуклость. «Не дам!», Анна в голос вдруг, «Иё тока вчера пораскрыли-то, девоньку! У ей вавка ещщё не сжилась. Кобелина, кыш!»
– Да что ты, Анна! – Ирёма в ответ, – Я ж не знал! Да и так я… ничего… лишь рассматриваюсь…
– Уже знаю твоё я «рассматриваюсь»! Зализал уж бы лучш…, – Анна втихую выскользнула из-под Аринки к Макару в объятия.
Ирёма склонился к пизде, как к бутону, язык высунул, чуть приложил. Аришка: «Ох!» Закачалась, да поплыла под нею постель, как Ирёма стал тихо ходить языком ей по губонькам розовым…
«Вот смотрю я и поражаюсь што…», Макар куме на ухо, «Ведь и пьян может быть человек, а так ведёт языком себя, будто хлопец из милкой на нежничаньи! Глянь, как девку пробирает-то уж…» «Он такой у мя! Ласковый…», потянулась всем телом Анна, да на Макара оборотилась задком: «Ужось дай-ко я умощусь на твово, кум Макарушка!..»
Макар крепко за бёдра куму охватил, да уж вгнал ей так, что в яйцах ломотко отозвалось: «Держись, кума!» Яро вздёр – вместе охали, что Аришка под языком, что кумушка Анна на хую корчажном. Да Аришка успела отохаться и хватило ей – молода; Анна же хоть и успела уж раз, так лишь в охоту вошла. Пока Ирёма её не довёл ещё с пару раз до белого каления, не поуспокоилась. А уже и утихнув шалила всё. Подобралась к Аришке-то нежащейся: «Аришенька, ласковая моя! Будь любимой – потрогай там…» Аришка глядь – перед ней ножки белые, крепкие, на стороны пораскинуты, а там… Аришка потрогала пальчиком за алы края кучерявой розетки у Анны, капля белая оттуда возьми и скатись. «Язычком, дева-девочка моя ненаглядная…», Анна подсказывает. Аришка не сразу решилась. У пизды же такой оказался странный ей вкус: всё же двое уж впарило Аннушке… Да подёрнулась Аннушка на остром язычке, Аришка глаза и наверх: «Что с тобой?» «Ничего-ничего это, пава, благо то мне, лижи…», Анна ей и по головёнке поглаживает. Аришка и полизала ещё, поняв что Анне то хорошо так же делается, как лишь только сама испытала от Ирёмы-то. Под конец аж прижала к себе Анна Аришкину голову, да сжала ноженьки так, что Аришку в жар бросило. Но утерпела Аришка смогла, и Анну долго ещё потом ходуном по кровати поваживало…
В вечер всё ж заманил Макар в гости кума с кумой. Да под самый-то праздник вернулась и барыня с городу. Ей Макар, как положено, в справности, вернул Аришку пятки чесать. Сам же задал корму коням, чуть повычистил, да и пошёл побыстрей попроведать в каморке своей – чего он там успел упустить ужось…
Ришкина жисть
“В крепости жить – неволя.
Коло крепости – страх один порой.
Оттого у клубники стыдливы бока...”
«Какой крепостник!», пиеса русская.