Женский же поцелуй у нас получился почти летом, поздней весной. Учебный год заканчивался и у меня было немножко больше хлопот, чем у Вовочки. Его перевод в следующий класс уже не вызывал никаких опасений, а я готовила то отчёт, то доклад, всякие мелкие глупости на забаву роно, наряду с проверкой контрольных диктантов и сочинений. Поэтому я зачастую изгоняла Вовочку к бабушке сразу после уроков, он давал мне клятву верности учебным процессам и обещал сделать самостоятельно домашнее задание пока я подтянусь. А я несколько часов сидела за тетрадками и потом лишь ехала к бабушке с чувством лёгкой свободы до самого завтрашнего утра. Клятва верности неизменно нарушалась, конечно, под самыми благовидными и душещипательными предлогами и домашнее задание Вовочка делал хоть и самостоятельно, но уже под моим чутким руководством. Клятвопреступник по моём прибытии обычно находился в объятиях у бабушки, и это заставляло меня забыть тут же о его грехопадении. Вот и в этот раз я вошла в квартиру бабушки, открыв своим ключом и стараясь не шуметь, прошла сквозь наполненные свежим майским ветром комнаты и обнаружила моих очаровательных любовников в самом непринуждённом положении спящими на кровати. Видимо всего несколько минут назад откипели и поутихли жаркие весенние страсти: бабушка и Вовочка лежали рука об руку на спине и на лицах их отражались воздушно-парящие сны… О накале спонтанно возникшего былого сражения можно было судить по оброненным в спешке штанам Вовочки, по распахнутому халатику с застёгнутой верхней и оторванной нижней пуговицами, а также по очкам на бабушке… Интересно стало, аж жуть! Я подошла, стараясь ступать бесшумно, к их ложу любви и присела на корточки… Бабушкины ноги были разведены немного шире естественного, у Вовочки весь воин был липким даже на вид, а у бабушки поблёскивали только начинающие подсыхать волосики между ног… Я приподняла и чуть отодвинула бабушкину коленку и бабушка чуть шевельнулась. «Леночка?», шепнула бабушка в лёгком замешательстве, и я приложила палец к губам. Устроившись насколько было возможно поудобней, я рассматривала бабушкино только что подвергшееся натиску естество и его нежное, мягкое очарование, словно слегка затягивало меня: слипшиеся волосики пахли знакомым Вовочкиным запахом, губки были частично смяты, а частично вульгарно разверзнуты, на общем плане царил до того бередящий чувства свеженаведённый беспорядок, что я поневоле потянулась губами к темнеющей дырочке… «Леночка!..», услышала я шёпот бабушки и подняла глаза, уже не отрывая губ от губ… На меня смотрели две пары расширенных глаз, не считая бабушкиных очков… «Класс!..», восхищённо, но тоже почему-то шёпотом прошептал Вовочка… Было похоже на то, что мы все боимся разбудить кого-то ещё, невидимого и спящего, возможно саму тишину, и это придавало дополнительный изыск нашему маленькому представлению. Я целовалась с бабушкой и смотрела им обоим в глаза по очереди… Бабушка прятала взгляд и помогала мне пальчиками растягивая свои лохматые губки в стороны… Вовочка взял в рот сосок левой бабушкиной груди и, тихонько почмокивая, наблюдал за мною во все глаза… И бабушка, конечно, не выдержала… Когда я заинтересовалась маленьким ягодным клювиком над её распашонкой и чуть поднялась по нему в поцелуе вверх, бабушка застонала и только мои крепкие объятия её за попу не позволили ей вырваться в судорогах подоспевшего оргазма… «У-умм!», по моему язычку потекли сливки Вовочки смешанные с впервые доставшимся мне от бабушки соком любви… Спустя несколько минут бабушка пришла в себя и мы целовались с ней как безумные, пока Вовочка позади меня настраивал уже вновь готовое к бою своё орудие…
Вот так бабушка стала первым и самым родным расширением нашего семейного круга…
Unloading
The special internal thanks:
Silke Bischoff (Клип «Felix In the Sky», Felix In the Sky, 2001)
Dvar (Композиция «Amaas Takhi», Rakhilim, 2004)
Павел Кашин (Композиция «Роза», Эйфория, 1999)
Павел Кашин (Композиция «Источник (И каждый раз)», Эйфория, 1999)
Павел Кашин (Композиция «Солдат в отпуску», Герой, 2001)
& all others…
Скорая помощь. Поликлиника
Пролог
...Три счастливых дня...
Я встретил его совершенно случайно на улице, когда по старой памяти двинул за хлебом не в ближайший комок под домом, а в районный универсам, который теперь ещё круче, чем в моём детстве, сверкал неоном и на стекле входных дверей скромно именовался супермаркетом. Ебануться, за десять лет совместной учёбы я не встречал здесь Миху ни разу, хоть он и жил напротив этого нашего “супермаркета”, а тут приехал в родной город на какую-то неделю и всего один-то раз и пошёл по этой топтаной когда-то асфальтотропе…
Ну встретил и встретил, мало ли… В школе Миха был у населения на счету хуже некуда. Нет, не в смысле дисциплины. В смысле развития. Улыбался, не дрался и на турнике висел, как колбаса. Знаниями тоже, впрочем, не блистал, хоть и носил непропорционально большую башку на угловатых плечах. Вообще – похож был на птенца птеродактиля, вылупившегося в двадцатом веке, и вылупившегося сразу в оба два больших своих глаза на этот самый двадцатый век. Классная шантропень называла Миху двумя стандартными клише (“рахит” и ”дистрофан” – хотя признаков означенных болезней Миха за собой не обнаруживал) и одним замысловатым (“шклевотик” – термин лично мной и до сих пор до конца не расшифрованный). Ну что ещё? Ничего особо примечательного, вроде. Ну застукали его раз – дрочил в сортире… И всё. За годы прошедшие с нашей последней встречи Миха мало изменился, казалось бы: та же нескладуха в движениях, та же невтыкающая в мир башка, очки ещё, блин, какие-то от Enni Marco… И хоть было в его этих, вечно не в такт со всеми, движениях что-то уже совершенно безумное, но я поначалу и внимания не обратил. Я за хлебом, если не помнит кто, и поэтому думал ещё – вряд ли с Михой такое ведь может быть, чтоб упиться весь вечер от радости встречи типа школьных друзей? Шли, трепались почти без фраз с его стороны, я думал уже авоськой-пакетом сверкнуть, чтоб тактично срулить. Ну вот тут он и дал начало тому лихому выморозу, воспоминание о котором до сих пор пробирает мою сексуально прослабленную натуру…
Проходили как раз мимо шопа какого-то. «24 часа». Он и говорит: «Погоди, мне надо…». И срулил на этот шоп.
Я не до конца понял, вообще-то: сказано было тоном понятным ещё, но вот что после этого делать в круглосуточном? Сортир там у них платный, что ли? Но Миха (я предупреждал-нет?) он же ебанутый трохи, так что я недолго терялся. Стал, покурил, а тут и Миха как раз выруливает с такой тёлкой, что у меня всё похорошело внутри: знакомую может встретил? Тогда поебём…
Ну, поебём не поебём, а вечер у нас тут же закрутился как бы сам собой – организованно и слаженно. Как обычно и так прикольно, что я даже иногда удивляться забывал: Миха бухает? Миха с тёлкой? Лет десять не виделись? Очнулся я ближе к утру у тёлки в ногах – одеяло сползло стороной, оказывается, мимо нас обоих на пол, и у меня жопа замёрзла.
Миха входит, как глист без трусов (ох уж это моё утреннее мировоззрение!) и говорит: «Заебали, я кофе сварил!». От ненорматива из его уст (в школе ж не матерился, бля!) я очнулся чуть скорей зябнущей подо мной биксы, и минут через полчаса мы уже поприходили немного в себя голыми задницами на табуретках под бутерброды. Вот тогда что-то и ворохнулось в моей слегка продырявленной памяти.
«Мих!..», вывел его в коридор и спрашиваю тихо, чтоб тёлка не слышала, «Мих, а ты вчера куда делся тогда у магазина?». «Когда?», Миха тоже с утра по ходу притормаживал. «Ну, вчера. Когда мы только шли и ты типа поссать зарулил…». «Поссать?», полный у него невтыкон. «Ну! Ты сказал – надо мне – и срулил. Я не понял ещё, где это у них “надо” там может быть». «А!», вспомнил он, «Ну?». «Чего – ну? Ты поссать ходил?». «В магазин?». «Ну!». «Нет, за девочкой». Меня чуть колыхнуло – начинали сбываться обеспокоившие меня предчувствия. «За какой ещё девочкой? За ней? Она кто? Твоя знакомая?». «Ну да… Теперь…». «Стой!», говорю, «А не теперь? А вчера? Ты знал её хоть каким-нибудь боком?». «Откуда?». Коридор явно не выдерживал такого количества идиотов на небольшое количество квадратных метров. «Миха!», сказал я, собравшись, и почти сурово от серьёзности, «Ты сказал – надо! Надо было чего?». «Ебаться…», просто ответил Миха, даже пожав в нескладуху угольниками своих плечей. Вот тут я полностью и охренел! Даже не от скоропалительности его съёма (сам как-то на спор снял подругу за двадцать четыре минуты), а от полной обыденности действий: человеку оказывается просто было “надо”, возможно не первый раз за день, и он, ни секунды не медля, нашёл применение своим способностям и потребностям. Причём применение весьма достойное (я начинал вспоминать минувший вечер), которое сидело сейчас с фиолетовыми кругами вокруг глаз на кухне и под обжигающие глотки кофе вспоминало, как зовут его, и как зовут его папу и маму...