Забирала опьяневшего не от вина, но от счастья, Ибрагима Кареновича его мать, Агния Ашотовна, работавшая главврачом поликлиники. Было весело.
– Опять эту шалаву ебёшь! – Агния Ашотовна критически осмотрела по-прежнему сверкавшую голой задницей сероглазую Нику и хозяйски сунула руку ей между ног, сильно сжав сочную молодую пизду медсестры своего сына, на что Ника лишь томно завела к небу взор и нервно дёрнула пару раз своей попочкой. – Ну-ну, цыпочка, ты меня эпатируешь!
«Цыпочка» только сильней выгнула навстречу строгой ладони очко, принудив рассмеяться или заулыбаться всех присутствовавших.
– Ну-ну, моя милая! Не спеши так! В другой раз! У меня будет с тобой отдельный разговор! – Агния Ашотовна убрала руку и обернулась к Ибрагиму Кареновичу: – Ирик, родной, стыд совсем потерял! Твои дети чуть не съели живьём свою бабушку, пока уложила их спать, а ты даже не позвонил, что задержишься! Каринке как сказать мне теперь?
И тут только я и сама вспомнила, что наш спонтанный праздник застал меня врасплох, и домашние наверняка уже несколько часов пытаются найти меня по отключенному телефону. Мысленно пообещав себе все награды за эту несносную привычку по случаю и не по случаю отключать телефон, я выскочила в коридор, набрала номер, отдышалась и произнесла: «Па? Не волнуйтесь, я сейчас буду…».
Захлёст
Утром следующего дня я вполне естественно проспала свой обычный выход на работу. Поэтому меня нисколько не удивила непривычная тишина в комнатах, я лишь вздохнула, представив свои вынужденные извинения перед кем-нибудь из пациентов, и вместо положенных полутора часов потратила на сборы двадцать минут. И если учесть, что в это время я вместила приём душа, молниеносный приём пищи (который завтраком ни в коем случае не назвать!) и сложнейший процесс элементарного восстановления женских черт моего антуража, то вполне простительной выглядит, мягко выражаясь, моя некоторая рассеянность по пути следования в полубеге от моего дома до поликлиники.
Смутные подозрения начали тревожить уже на подходе к месту работы – что-то явно было не так… И когда в пустом фойе поликлиники меня встретил заспанный, исполненный удивления взгляд Саввелича, все мои неясные предчувствия оформились в полнейшую неутешительную ясность.
– С добрым утром, Нина Михаловна! С праздником вас, как говорится, международной солидарности!
Я пережила состояние лёгкого внутреннего шока. Нельзя было сказать, что я редко опаздывала на работу. Я очень редко опаздывала. Но прийти на работу в выходной, тем более в праздничный день, совершенно о том не подозревая – подобное со мной случилось впервые за тридцать лет моего трудовой деятельности на благо Родины!
В течение полуминуты я внутренне собралась и перестала пугать Саввелича своим распахнутоглазым, задыхающимся от быстрой ходьбы видом.
– А что ж не упредили, что подойдёте? Я чуть до фельдшерицы не побежал, на пироги! У ней знатные, с пудрою…
Я, наконец, поздравила Саввелича в ответ и сколь могла связно обронила какую-то фразу, пояснявшую цель моего прихода. Нужно было хотя бы попытаться избежать ситуации полного идиотизма с моей стороны и теперь с моих слов выходило, что в то время, как ветераны спешат на демонстрацию, а молодёжь на шашлыки, передо мной стоит неотложная задача по выведению отечественной медицины из кризиса, настолько срочно мне необходимо поработать часок именно в праздничный день. Впрочем, Саввелич сам ещё не до конца был отпущен вихрем событий минувшей весёлой ночи: из нагрудного кармана его потёртого пиджака почти правильным треугольником белоснежно казался край Никиного лифчика, который я первоначально приняла за носовой платок, и только полнейшая несовместимость его белизны с суровым тоном кожуха нашего сторожа заставила меня присмотреться внимательнее. Усмехнувшись в ближайший угол, я оставила Саввелича наедине с его изумлением моему визиту и поднялась по лестнице.
И что теперь делать? Сказать, что я уже ожидала очередного посещения моего невероятного приключения, было мало – я просто ощущала какую-то физиологическую потребность в его присутствии здесь и сейчас! Я обречённо уставилась в дисплей разбуженного мною нота и не увидела в нём ничего хорошего для себя: словно в подтверждение полного неприятия любых работ в праздники “упал” рабочий стол, сменившись белым экраном предложения о восстановлении десктопа. Пошарив в ящике, я нашла Мишину карточку и задумчиво посмотрела на обозначенный в графе номер домашнего телефона. «Он сейчас дома, по-твоему?». «Ну и что?». «Вызывать пациента в поликлинику? Это не признак ещё череды нервных расстройств со сложно прогнозируемым диагнозом?». «А если, вообще, трубку возьмёт кто-то другой?». Я укусила сигарету за фильтр и потянула трубку телефона к себе. «Почта!», мелькнула совсем уж шальная мысль, и я, отпустив соскочившую со стола трубку, ткнула мышью в коннект. «Ага, сидит и ждёт прямо тебя неотрывно!», я злорадствовала над своей оголтелой наивностью, восстанавливая попутно десктоп, «Давно на реку укатил или ебётся по подворотням!».
Я нажала “Отправить”, выведя лишь до предела лаконичное «Где?» в своём запросе.
К моему крайнему удивлению ответ пришёл через четыре с половиной минуты, когда я перестала ходить по кабинету, решила идти домой и нечаянно чуть не сломала щеколду в зажигалке, высекая искру. Ответ был не менее лаконичен: «В пизде!».
Заработало! Мне показалось, что от счастья на самом деле бывает сходят с ума.
Последовавшая экспресс-переписка стоила жизни ещё одной сигарете.
–---– Original Message (Reversed)-----
>Срочно на приём!
>Ты с ума сошла! В поликлинике же выходной!
>У кого выходной, а у кого Ленинский коммунистический субботник, не выёбывайся!
>Прямо сейчас?
>Не позднее, чем через пятнадцать минут!
>Мне носки только одевать десять и по району – я ж не телепортируюсь!
>Может скорую помощь послать?
>Люблю, буду через тридцать четыре минут!
Я сидела в состоянии близком к нирване и думала, наслаждаясь видом чуть заметного огонька крадущегося к моему поблёскивающему ноготку: И чего любит он после этого? Меня? Ага, запросто! Может, всё-таки, когда за ним скорую помощь посылают любит очень? С него станется…
Ну что ж, как раз было время привести себя в порядок и придать своему образу надлежащий праздничный вид. «Саввелич, тащи цветы!», попросила я по линии внутренней связи на телефоне и занялась собой. Сняв с себя платье, я надела свежий халатик, подумала, вытащила из-под него колготки, а потом и трусы. После этого я принялась строить зеркалу все известные мне косметические гримасы, но в самый разгар очнулась и попыталась снять лифчик с себя. Для этого пришлось сбросить плечи халатика и, путаясь попеременно то в одном рукаве халатика, то в другом, вытягивать лямки бюстгальтера из одежды, на что не преминул заявиться Саввелич с охапкой разноцветных тюльпанов в руках.
– О, Нина Михаловна, как говорится, лучший сорт домашнего производства! – Саввелич, не обращая внимания на мои переодевальные мучения, протягивал мне букет нарезанных на поликлиничных клумбах цветов.
– Спасибо, Саввелич, уё… уже! – я перехватила букет и прижала его к своей оголённой сиське на великую радость сторожа. – Да, Саввелич, сейчас ко мне пациент придёт! Пропустишь…
– Well! – смекнул на чисто английском Саввелич и стал привычно серьёзен: – Как говорится, служба такая! Придёт – пропустим, уйдёт – выпустим! Счастливого праздника весны и труда, Нина Михаловна!
Я закончила, наконец, свой макияж и присела за стол. Ждать, судя по обещанию, оставалось совсем недолго, и я принялась размеренно сбрасывать самые томительные последние минуты, вскользь пробегая глазами заключительные строки «тест-изложения» всё ещё валявшегося у меня на столе.