В 1911 году Наталья написала «Поваренную книгу для голодающих». Кто тогда только не издевался над ней! Но прошло семь лет, в России наступили трудные времена, разруха, голод, и очень многим в России пригодились вегетарианские рецепты Натальи Нордман.
«Она свято верила во все свои новшества, и первая становилась их жертвой, — вспоминал Чуковский. — Когда восстала, например, против шуб и мехов, составлявших, как она выражалась, „привилегию зажиточных классов“, то в самый лютый мороз облеклась в какое-то худое пальтишко, подбитое сосновыми стружками, и уверяла, что ей гораздо теплее, чем нам, закутанным в „шкуры зверей“. Эта „сосновая шуба“ принесла ей простуду, а супы из сена — малокровие. Из румяной, осанистой женщины со свежим и круглым лицом, какой она была за несколько лет до того, она стала такой худосочной, что казалась воплощением чахотки. Вегетарианство ее было очень суровое: она не ела яиц, не пила молока».
Возможно, потому она и заболела — все эти пляски на снегу и легкие пальтишки зимой не прошли даром. Она начала кашлять с кровью в 1905 году, и Репин увез ее в Италию, где ей стало лучше. Но ненадолго. Правда, надо сказать, что болезнь ничуть ее не изменила, она по-прежнему целиком отдавалась своим увлечениям, принятым ею теориям, и требовала того же и от Репина. Жена Куприна говорила, что Горький, узнав, что они собираются к Репину, предупреждал их: «Ешьте больше, у Репина ничего, кроме сена, не получите». А сам художник порой сбегал к Чуковскому, жившему по соседству, чтобы поесть вдоволь мяса, или отправлялся в Петербург, шел в самые лучшие рестораны и там отводил душу.
С прислугой тоже была настоящая беда. Наталья Борисовна считала, что нельзя заставлять одних людей прислуживать другим, а потому в ее доме одежду у гостей принимал сам хозяин, великий художник Репин. Поначалу ему, может, это и нравилось, но потом… На стенах в их доме повсюду висели плакаты: «Не ждите прислуги, ее здесь нет», «Все делайте сами» и другие того же типа. За столом, к примеру, суп разливали по очереди, на кого выпадал жребий, а кто не справлялся с задачей, должен был заплатить штраф — произнести речь, причем обязательно интересную, со свежими идеями.
Чуковский вспоминал, что она, человек доброй души, вечно за кого-то хлопотала, вечно кому-то помогала, но все это получалось как-то бестактно и нелепо.
А потом Наталья увлеклась вином — считала, что это соки солнца, а состояние опьянения — священно, поскольку дает человеку полную свободу. Ну, и, в соответствии с этими своим воззрениями, пила много, а потом танцевала босая летом на траве, а зимой — на снегу, словно языческая жрица. Все это с годами стало раздражать Репина. Позже он вспоминал: «Наталью Борисовну дьяволы подцепили на „солнечной энергии“, так называла она виноградное вино и верила, что эта прелестная оживляющая влага, кроме своего притягательного вкуса, обладает способностью не только веселить человека, но и подкреплять и восстанавливать его силы и во всех отношениях служит ему жизненным эликсиром, как солнце своей энергией всей земле». Ну, кто бы мог столь долго терпеть нелепый быт, невкусную, пресную вегетарианскую еду, ловить усмешки друзей!
При всей любви к Репину, Наталья не могла всю себя посвятить служению ему — ей казалось, что и она сама многое делает в этой жизни. А так как Наталья Борисовна в силу своего характера считала, что должна делать еще больше, она устраивала театр для местных крестьян, открывала детский сад для их детей. Вся эта суета мешала Репину работать, а вот с этим он уж никак не мог смириться — работа для него была самым главным в жизни.
В 1913 году Наталья Борисовна снова простудилась — опять из-за своей шубы из мешковины, набитой сосновой стружкой, которую никак не хотела заменить нормальной, меховой. Ну, и еще пара танцев босиком на снегу сделали свое дело…
Будучи очень неглупой и решительной женщиной, в один прекрасный момент она поняла, что, постаревшая, похудевшая и подурневшая, да еще и страдающая тяжелейшей чахоткой, не нужна Репину, и нашла в себе мужество уйти из его жизни. В его отсутствие, даже не предупредив мужа о своем решении, она взяла с собой денег ровно столько, чтобы хватило на дорогу, и уехала из «Пенатов» в Швейцарию. Там, в Локарно, Наталья Борисовна легла в клинику для неимущих.