– Какая же ты зануда, – вздохнула Мила. – Ну, не поверят, и не надо. Мы что-нибудь ещё придумаем, покруче.
Если бы она знала, что придумывать не придётся, что всё случится на самом деле, да такое, что – круче не бывает… Но Люся с Милой об этом не знали и сидели на берегу, жмурясь от солнца и глядя на широкую водную гладь, на которой качались яхты и стремительно проносились катера. Небо очистилось, и солнце жарило вовсю.
– Повезло нам, можно хоть до вечера сидеть. А может, лодку взять, покататься? Где-то же есть лодочная станция, – лениво размышляла Люся.
А между тем приближалась гроза… Нет, не настоящая, с громом и сверкающими молниями, а в переносном смысле. Впрочем, она и в переносном смысле оказалась настоящей.
С берега до них доносились крики, становившиеся с каждой минутой всё громче и эмоциональнее. Берег был высокий, Люся с Милой сидели наверху, а кричали внизу, и они никого не видели. Крики не прекращались. Люся с Милой подошли к самому краю обрывистого спуска. Там, внизу, качалась на воде изящная яхта – красивая, как царевна– Лебедь, и с белоснежным парусом. Яхта тоже была белоснежная, с синей широкой полосой, на которой сверкали снежно-белые буквы. Люся прочитала и тихонько ахнула. Она уже видела эту яхту, и название запомнила
Этого не может быть. Не бывает таких совпадений. Ритин яхтклуб совсем в другой стороне, далеко отсюда. И всё-таки это она, «Жанна». И Виктор, с которым они с Ритой познакомилась две недели назад. Риты на яхте не оказалось, Виктор был один.
На берегу цыганским табором громоздились разнокалиберные сумки и баулы, и среди них бокастая плетёная корзина, обвязанная цветным платком – и впрямь цыганским! Люся попробовала сосчитать, но сумок было так много, что она сбилась. Между сумками и яхтой, зайдя по колени в воду, стояла толстая тётка и размахивая толстыми руками костерила на чём свет стоит сидевшего в яхте парня, называя его жмотом, буржуем и жлобом.
Возле сумок переминался с ноги на ногу мальчишка лет десяти – тёткин сын. Он, похоже, был рад, что ругань и крики относятся не к нему, и терпеливо ждал. Здесь же маялся тёткин муж – приземистый здоровенный мужичина, который здорово смахивал на кабана. Или на медведя. Люся ещё не определила, на кого.
Кабан (он же медведь) молчаливо ждал, чем всё кончится, не проявляя желания участвовать в «разговоре» (как, впрочем, и хозяин яхты). А тётка не умолкала, на все лады распекая владельца яхты. И без паузы принималась жалобно просить перевезти её на противоположный берег (берег был едва виден – так он был далеко!) – со всем тёткиным семейством. И со всеми сумками-баулами и корзиной.
«Буржуй» и «жмот» отказывался наотрез, но тётка от него не отставала, не теряя надежды и помня известную пословицу о капле, которая долбит камень.
– Ну неужто в тебе жалости нет? Перевези нас, что тебе стоит! Мы заплатим. Нам на автобусе полдня добираться, и сумки до остановки тащить далеко… Да когда ещё он придёт, автобус этот, да когда поедет! Неужели совести нет у тебя? – вопрошала тётка, забыв, что минуту назад надсадно орала, обзывая хозяина яхты жлобом и буржуем.
– Да поймите вы, не могу я, – извинительно разводил руками буржуй. – Яхта одноместная, а вас трое. Как я троих через всё водохранилище повезу? Там же ветер… А тут ребёнок. Да барахла сколько!
– Да какое же это барахло? – обиделась тётка – Два баула и три сумочки, аккуратные такие… А корзину я на колени к возьму. Доедем как-нибудь, а?
– Что значит – как-нибудь? – вскипел хозяин яхты. – Сказано же вам, яхта одноместная, гоночная, класса «финн». Вёрткая она. Мама сказать не успеешь…
– Ну! – воодушевилась тётка. – И хорошо, что гоночная, нам и надо побыстрее. Она широкая, поместимся! Мы заплатим, не обидим!
Мила с Люсей, давно наблюдавшие с высокого берега сцену торгов, переглянулись: миниатюрная яхта казалась вместительной, в ней, пожалуй, все четверо поместятся, если потеснятся. Сумки, конечно, вряд ли… Забыв обо всём на свете, подружки жадно впитывали каждое слово яхтсмена. Они и не знали, что сказочно красивые яхты класса «финн» обладают сказочно капризным характером и столь же сказочно неустойчивы и непредсказуемы. Виктор (а это был он) уверял тётку, что перегруженная яхта не будет слушаться и запросто может перевернуться (выбраться из– под неё будет проблематично, если не умеешь нырять и если не получишь по башке бортом – тогда выбираться будет уже некому). Что на большой воде всегда ветер, и плыть вчетвером под парусом равносильно самоубийству. Но тётка его не слушала и всё повторяла: «Ну, отвези. А? Мы заплатим, не обидим… А?»