Виктор сухо попрощался с ними и отвернулся. «Жанну» сносило на камни, её надо было спасать. Услужливые руки отдыхающих уже толкали попавшую в беду яхту, помогая ей выбраться на спасительную глубину. Виктор благодарно кивнул и запрыгнул в лодку. Подтянул какую– то снасть – и яхта полетела как птица, скользя над водой. Люди на берегу не расходились, смотрели вслед удаляющейся яхте и махали рукой.
– Ну, пошли, что ли, на электричку – Мила потянула Люсю за руку, и та покорно поплелась следом. На яхту она не оглядывалась. Ну почему? Почему всё и всегда в этой жизни достаётся таким, как Мила и Рита?
Электричка тронулась, в окна вагона ворвался ветер – не такой, как на воде, – ласковый ветерок, пахнущий лесом. Не стоит себя жалеть, это уж последнее-распоследнее… Она не станет жалеть. Ей сегодня достался кусочек – той вожделенной, недосягаемой, чужой, восхитительной жизни, которой живут многие, очень многие! – не замечая, что она восхитительна. Рассказать бы кому-нибудь… Да никто не поверит.
Люся улыбнулась своим мыслям и встретила вопросительный взгляд Милы. Не над ней ли, Милой, она смеётся?
– Ты чего смеешься?
– Ну, мы и попали с тобой! А если бы перевернулись?
– Тогда на эту электричку мы бы точно опоздали, и на следующую тоже, – ответила подруге Мила, и скоро обе хохотали, захлёбываясь смехом и вытирая слёзы.
За окном проносились леса, перелески, посёлки, яркие кубики дачных домиков. Ветер, задувавший в окно, наполнил вагон запахом полевых цветов. Длинно вздохнув, Люся сунула руку в карман и неожиданно нащупала пальцами жёсткий квадратик. И крепко сжала в руке.
Вынула – уже дома. На квадратике чётким мужским почерком был написан телефон Виктора и коротенькая, в несколько слов, записка: «Людмила, позвони, когда захочешь меня увидеть. Я буду ждать. Виктор».
Ну конечно! Конечно, он хотел увидеться в Милой, но они опять поругались (милые бранятся – только тешатся) – и сунул записку в Люсин карман, знал, что она передаст.
Записку Люся не передала. Очень хотелось позвонить, но звонить Виктору она не стала. Зачем?
Виктор долго ждал звонка и удивлялся: поему она не звонит? Ему понравилась тихая вежливая Люся. Невысокая, не слишком худая. Виктор и сам не понимал, что в ней так его притягивало. Она стояла перед глазами как наваждение: чёрные блестящие волосы зачёсаны назад, открывая лицо с тонкими, немного резкими чертами, и голубовато-серые глаза цвета озёрной воды. Длинные чёрные брови вразлёт, как у черкешенки. Чётко очерченный подбородок. Губы как розовые лепестки. Какая она… необычайная. Кто она? Он обязательно у неё спросит, как только она позвонит.
Но она не звонила. В ней текла абхазская и польская кровь, которые – обе – не позволяли себя унизить – этим звонком по телефону, который дали вовсе не ей, а её подруге. Людмиле.
Виктор об этом не знал и терпеливо ждал. Он рассказал ей о себе то, о чём никому не рассказывал. О самой сокровенной мечте. О детстве, о том, как чуть не утонул на юниорских соревнования, на потеху всем крича «Мама»!. О смешной детской привязанности к яхте с женским именем Жанна. Он рассказал ей всё и увидел в её глазах понимание (но – не обидное и невыносимое сочувствие). Как она смотрела! Как старалась утешить его, и ему действительно стало легче – с ней! Она не была красивой, но и дурнушкой не была. Она была прелестной, и в тихом взгляде её необыкновенных глаз хотелось утонуть.
Вот такая женщина ему нужна. Не эта побрякушка Мила, не эта беспринципная дрянь Ритка, всегда готовая, как пионерка, – с кем угодно и на что угодно. Красивая девчонка, что и говорить, но такая ему не нужна. Сегодня с ним, а завтра с другим. Свистелка. У кого в руках, тому и свистит.
А Люся… Она совсем другая, и улыбка у неё другая, искренняя, не на показ. Как она на него смотрела! Смотрела и молчала… А он, дурак, связался с этой Милой – и орали на всё водохранилище, доказывая друг другу, кто из них верблюд. Оба они верблюды! Но телефон в кармашек Люсиного сарафана он всё-таки сунул – незаметно для Милы. И долго ждал звонка. От Людмилы.
Он ведь не знал, что она не Людмила, а Люция. А Мила вдохновенно ему соврала, сказав, что её полное имя Мелания, и что-то там плела про польских предков. Мила любила фантазировать, а проще говоря – любила приврать.
Звонка он так и не дождался. Почему он не попросил у неё номер телефона? Она бы дала. Только он не попросил. Дурак. Правильно Мелания сказала. В корень смотрит.
А впрочем, может, так – лучше? Ведь у него есть яхта, его любимая «Жанна», капризная, своевольная, непокорная «Жанна», которая – он знал! – никогда его не обманет и не предаст. А другая ему не нужна.