Быт был налажен, за лето в яхтклубе успевали отдохнуть все, и никто не оставался в обиде. Счастливчики, чья очередь была по графику, на две недели вселялись в домики – с детьми, собаками, кошками и попугаями, остальные приезжали по выходным. Оставляли вещи в домиках и весь день загорали, купались, собирали ягоды и грибы, играли в волейбол, пекли в костре картошку и жарили шашлыки. А вечером уезжали домой. Такое положение устраивало всех.
Директору, который всё это организовал и стараниями которого сотрудники превратились в яхтсменов, а проблема, куда поехать в отпуск, отпала сама собой – директору полагался отдельный домик, который был в его личном пользовании, и Рита могла жить там сколько захочет.
Весной объявляли общий сбор – убирали территорию, красили домики, ремонтировали хозяйственные постройки – своими силами, в выходные дни. Рита в субботниках и воскресниках не участвовала.
– Давай поедем как-нибудь в Пирогово? – предлагала Рита (впрочем, не уточняя, когда именно). – Я одна боюсь ехать, на меня там злятся все: они всю весну работают, а я отдыхаю.
– А ты почему не работаешь?
– Да не люблю я! – честно призналась Рита. – Была охота грязь разгребать… Там знаешь сколько дел? Кухню отмывать, плиты чистить, домики красить, и территорию убирать, и лодки смолить… Там сдохнешь! – заключила Рита. – Но раз обещала, значит съездим как-нибудь…
Люся терпеливо ждала. Рита с поездкой не торопилась, она любила развлекаться в Москве, предпочитая шумную компанию тихому отдыху. Впрочем, иногда она выбирала Люсино общество. Так было и в это воскресенье. Они с Ритой сидели в кафе-мороженом на ВДНХ, до головокружения накатавшись на аттракционах – обе любили адреналин.
Впрочем, мороженое ела Люся, а Рита сидела с сигаретой, лениво оглядывая зал. Курить в зале не разрешалось, для этого в кафе имелась курительная комната, но Рита была здесь, похоже, частой гостьей и не скупилась на чаевые – официант с зажигалкой материализовался у их столика за секунду до того, как Рита выбила из пачки сигарету, изящно щёлкнув по ней пальцем в синем «покойницком» (с точки зрения Люси) маникюре.
Официант, широко улыбаясь, поднёс Рите зажигалку и исчез, оставив на столе высокий бокал с коктейлем. Люся от коктейля отказалась: боялась пить спиртное с мороженым, и ей принесли абрикосовый сок. Рита потягивала коктейль, пускала круглые колечки дыма (этот трюк она исполняла мастерски), молчала и ни на кого не смотрела, словно в кафе никого не было, кроме них двоих.
Такое поведение настораживало: на неё это было не похоже. Рита смотрела перед собой, словно хотела прочесть что-то на затейливом узоре скатерти. Люся забеспокоилась.
– Ты почему мороженое не ешь? Забыла про него, что ли? – Рита послушно взяла в руки ложечку и принялась ковырять подтаявшую горку пломбира, не проявляя к нему интереса.
– Ты чего такая? Рита! Я с тобой разговариваю! Да что с тобой? – теребила подругу Люся. Рита хотела ответить, но у неё затряслись губы, на ресницах повисла слеза, потом другая… Рита всхлипнула. Люся молча взяла её за руку и вывела из кафе. Что с ней такое? На аттракционах хохотала, теперь вот плачет… Рита покорно шла за Люсей, давясь слезами. На них уже оглядывались…
Они долго сидели на скамейке в пустынной аллее, и Рита всхлипывая рассказывала о том, что с ней произошло. Рита не делала тайны из своей личной жизни и щедро делилась с подругами подробностями. Подробности проходили по разряду «более чем». А подругами Рита считала всех сотрудниц моложе тридцати пяти. Директорскую дочку слушали с живым интересом и неподдельным блеском в глазах, не перебивая и не осуждая. Осуждать не осмеливались, зато обсуждать собирались кучками. Разумеется, в отсутствие Риты.
Как-то раз Рита, покинув НИИ (как обычно, не дожидаясь окончания рабочего дня), вспомнила об оставленной на столе косметичке. Пришлось вернуться. Лифты были заняты, Рита пошла пешком, и поднимаясь по лестнице услышала не предназначавшийся для её ушей разговор. Говорили о ней.
– Кем только меня не называли, и проституткой, и прошмандовкой, и вертижопкой. Как только не оскорбляли! – плакала Рита. – Какая же я проститутка, я же не за деньги, я по любви… Теперь не отмоешься от этой грязи. А папа, что скажет папа?..