– Чай, – выдавила она из себя одно-единственное слово, и только тут до нее дошло, что мужчина уже поднял голову и смотрит на нее. Взгляд пустой, невыразительный, и только из-за того, что лицо у него такое худое, кажется слишком пристальным. Рука у него потянулась вниз, снять со штанин зажимы.
– Значит, чай, – сказал отец, и чашки на столике застучали о блюдца. – Или, может быть, вы предпочтете виски, мистер Хорахан?
Виски пить мне нельзя, сказал мужчина, судя по всему даже и не заметив, что подали чай. Отец говорил о том, что плечо у этого человека в полном порядке, и объяснял ей, что он и раньше наводил справки, и ему сказали, что о каких-то серьезных повреждениях и речи быть не может. Увидел в прихожей и не узнал, сказал отец, но как только услышал фамилию, сразу вспомнил.
– Мистер Хорахан, – сказал он, и добавил: – Вот только что говорил мистеру Хорахану, мол, что было, быльем поросло.
Она ничего не понимала. Она не знала, кто этот человек. Из всего сказанного она не уловила ни единого осмысленного слова. Она ни разу в жизни не видела этого человека.
– Минералки, если можно, – сказал он, дотронувшись до значка на лацкане.
Тут она развернулась и вышла. Она слышала, как отец окликнул ее. Он открыл дверь, которую она закрыла за собой. Он окликнул ее еще раз, из прихожей, сказал, что все в порядке. Но она уже выскочила из дома и бежала через мощенный гравием двор.
– Но, господи ж ты боже мой, – растерянно повторяла Бриджит, – чего ему надо-то? Чего он пришел?
Она потянулась и достала с камина четки. Потом закрыла глаза и прислонилась к стене, где стояла, и лицо у нее стало цвета муки, которой до сих пор был припорошен черный подол ее платья.
Хенри сидел на стуле, отставив его подальше от стола, и смотрел, как ее пальцы перебирают четки, как беззвучно шевелятся губы. Затем дернулся на пружинке звонок, выведенный из гостиной, и отвлек его внимание. Бриджит открыла глаза. Она просто в комнату зайти не сможет, сказала она, и вместо нее пошел Хенри. В первый раз с тех пор, как двадцать один год тому назад уехали капитан и его жена, в доме зазвонил не тот звонок, что у парадной двери, а какой-то другой. Этот факт дошел до сознания Бриджит, пробившись сквозь замешательство, сквозь кипящие в груди чувства.
– Он трезвенник, – вернувшись, сказал ей Хенри. – Он хочет лимонаду.
Он открыл один из настенных шкафчиков и стал искать растворимый лимонад.
– Да он старый совсем, – сказала Бриджит, когда он достал-таки бутылку, где на донышке осталось немного порошка.
– Сойдет. – Хенри высыпал все, что было, в стакан и залил холодной водой из-под крана.
Заливать-то нужно горячей, сказала Бриджит, чтобы порошок разошелся.
– Нет, Матерь ты моя Божья, – вдруг вскинулась она, – что у нас тут у всех с головами такое, что мы его еще и лимонадом угощаем?
– Боюсь, что встреча с вами вызвала в моей дочери не самые приятные чувства, – сказал в гостиной капитан. – По правде говоря, я еще не успел как следует вспомнить, кто вы такой, когда проводил вас в гостиную.
– Я сейчас без работы, сэр. В тот день, когда вы с мистером Салливаном гуляли по променаду, сэр, я как раз забрал вещички из Лагеря.
– Вы служили в армии?
– В тот день, когда я вас увидел, сэр, я уже на службе не состоял. А потом нанялся к Неду Велану. Он меня взял, потому что у меня есть опыт дорожных работ, еще с армии.
Вошел Хенри со стаканом лимонада, но капитану показалось, что лимонад уже никому здесь не нужен. Этот странный и очень разговорчивый человек, которого он застал в собственной прихожей, вдруг как-то сразу перестал быть разговорчивым. Когда Хенри подошел к нему, он съежился и вжался в спинку кресла. Не зная, что делать дальше, Хенри просто поставил стакан на пол.
– Если будете опять звонить, мы на кухне, – сказал он перед тем, как уйти. А перед тем, как закрыть за собой дверь, обернулся и внимательно оглядел комнату.
– Кто этот человек, сэр?
– Хенри у нас работает.
– Я не доверяю незнакомым людям, сэр.
– Мистер Хорахан, зачем вы сюда приехали?
– Нед Велан меня отпустил два дня тому назад, сэр. Это я говорю на случай, если вы, сэр, не знаете. Как у меня и что.
Капитан налил себе чашку чая и выпил ее. Потом сказал, что он в совершенной растерянности.
Наш дом открыт для вас, добавил он; что было, то быльем поросло, повторил он; он ни в коем случае не хочет показаться негостеприимным. И все-таки он в совершенной растерянности.
– Время каждому из нас выделило то, что ему причитается, мистер Хорахан. И при всем при том было бы, наверное, лучше, если бы вы больше к нам сюда не приезжали.
Ему пришло в голову, что этот человек приехал сюда в поисках работы, он ведь сам сказал, что работы у него сейчас нет. Но разве может такое быть, чтобы человек, который однажды едва не поджег его дом, мог вернуться с этакой вот, с позволения сказать, идеей на уме. Эта мысль сама по себе показалась капитану совершенно невероятной, но тем не менее он сказал:
– Боюсь, мне нечего вам предложить. Если вы насчет работы.
Ответа на это не последовало, ни отрицательного, ни вообще хоть какого-нибудь. Молчание длилось несколько минут, потом гость сказал:
– Мы сидели на эстраде вторяка и курили, а потом я им и говорю, а чего бы нам не подпустить им петуха? Сам я это и сказал, а потом: а может, спросим у мистера Фехили, может, он что посоветует?
– С тех пор прошло очень много времени.
– «Собак траваните, – он нам говорит. – Перво-наперво траваните псов». У мистера Фехили и яд как раз нашелся. И велосипеды он тоже нам достанет, так он сказал. «Только тихо там, на месте, – говорит он нам. – И пока не стемнеет, к дому чтобы ни ногой». Мистер Фехили, он за Ирландию калекой стал, сэр. Кости в спине поломал. И двух пальцев на руке как не бывало. «Посмотрим, как у нас там насчет бензина», – он говорит, и нам через заднюю дверь вынесли канистры, и спрятали потом в канале, в пересохшем. «Все, что у вас есть, укройте как следует», – говорит он нам опять. И дал нам, кусок прорезиненной ткани, чтобы накрыть канистры, когда их нам доставят на перекресток. «Никуда по дороге не заезжайте, а если остановитесь перекурить, курите осторожней». И надо было все повторять наизусть, пока не запомнишь слово в слово. Разбиваешь стекло, открываешь задвижку. Поднимаешь раму, и бензину туда. Занавески полить. Если валяются рядом какие-нибудь подушки, плеснуть побольше, чтобы перо загорелось. Потом позвонить в дверь, чтобы всех разбудить. Ждешь, пока лампа не загорится наверху, а уж потом бросаешь спичку. Коробок с собой. Коробки на месте не разбрасывать.
– Давайте-ка, мистер Хорахан, пейте ваш лимонад, и всего вам доброго. Обо всем этом лучше не вспоминать.
Капитан встал.
– Есть такие вещи, про которые вы совсем ничего не знаете, сэр, – сказал гость.
– Ну да, наверное; и тем не менее, мне кажется, что лучше мы на этом и покончим.
– Приходил «христианский брат» и все говорил нам: как увидишь большой дом, знай, там твой враг. Вы, наверное, слышали разговоры про «белых ребят»[37], сэр?
– Да, конечно.
– А потом еще «ребята с лентой». А потом еще амбарные школы. Этот брат нам про все рассказывал. Как человек уходил в «белые ребята» и брал себе имя: Секач или Жнец, Никого Не Бойся или Гори Скирда, как бог на душу положит. А потом он уже и забудет про это все, а имя остается, и про него рассказывают. А в Лагере нормальная жизнь была, сэр.
– Понятно.
– Я в армию пошел, чтобы хоть как-то со всем этим справиться, сэр, потому что сны меня замучили совсем.
– Ага, понятно.
– Только все равно я и в Лагере никак не успокоился, сэр. Я с тех пор нигде успокоиться не могу, хотя одно время вроде как все улеглось. Единственное было беспокойство – на железной дороге, это если коркский поезд с августовским выездом задерживался. Мистер Хойн рисовал на песке картины краской, и если поезд опоздает, то волны смоют все картины, и дети, которые приедут на поезде, их не увидят. В том же месяце на вокзале появились Пьеро с огромной плетеной корзиной, и крышка у корзины крепилась на петлях, и я вез ее на тележке по всей платформе, а они потом дали мне немного денег. А потом еще как-то раз по платформе прошли маршем скауты, а я стоял и смотрел, и никто особо не возражал. Там их было-то всего с полдюжины, и еще такие маленькие чудные шапочки, как у барабанщиков. Я, сэр, с тех пор ни разу такой шапочки не видел. Они что, совсем исчезли?
37
Одно из нескольких традиционных наименований тайных крестьянских обществ, наряду с «ночными ребятами», «дубовыми ребятами», «стальными ребятами», «Молли Мэгвайр» и др. Существовали в Ирландии со второй половины XVIII века. Занимались угонами скота, поджогами, похищениями людей, шантажом и т.д., деятельность была направлена в первую очередь против англо-ирландской знати и зачастую провоцировалась и подогревалась националистически настроенной клановой аристократией. Центрами воспитания националистических, антипротестантских и сепаратистских настроений в крестьянстве были существовавшие в противовес подконтрольной английским властям официальной образовательной системе т.н. «амбарные школы», где, вполне в традициях древнеирландской «бродячей интеллигенции», всех желающих обучали грамотные энтузиасты – с параллельным внедрением соответствующих идеологических установок.