– Папа же не хотел убивать того человека.
– Это Хенри тебе рассказал?
– Ничего он не рассказывал. И Бриджит не рассказывала.
– Когда ты злишься, ты начинаешь вести себя невоспитанно, Люси.
– А я и не хочу вести себя воспитанно. Я не хочу с вами ехать.
– Люси…
– Я никуда не поеду.
Она выскочила из комнаты и побежала к своим камешкам на переправе. Они пришли за ней в лес, ходили и кричали и нашли ее в конце концов, но, что бы она им ни говорила на обратном пути, они ничего не слышали. Они не хотели слышать и даже слушать не хотели.
– Поедешь со мной на маслобойню? – спросил ее на следующий день Хенри, и она скорбно покачала головой.
– Давай попьем на лужайке чаю? – с улыбкой предложила мама.
А когда на траве расстелили скатерть и принесли лимонник, ее любимый торт, папа спросил, не проглотила ли она, часом, язык. Ей захотелось, чтобы она никогда не ездила с ним в Инниселу и не спрашивала его про уздечку и про вывески над магазинами. Они все притворялись, все время.
– Смотри, – сказал папа, – ястреб.
И она подняла голову, хотя вроде и не собиралась этого делать. В небе кружила едва заметная точка, и это был ястреб. Она смотрела на эту точку, а папа сказал: не плачь.
В спальнях больше не было слышно, как всхлипывает Китти Тереза, потому что Китти Тереза уехала, уехала домой в Дунгарван, когда выяснилось, что нового места ей найти не получится. В тот день, когда они вернутся в этот дом, она тоже вернется, пообещала она перед отъездом. Где бы она к этому времени ни оказалась, она вернется.
– Они сняли жилье, – сказала на кухне Бриджит, а Хенри взял с полки над плитой листок бумаги с написанным на нем адресом. Поначалу он вообще ничего не сказал, а потом сказал: вот, значит, как.
– Только на время, пока не оглядятся как следует, – сказала Бриджит. – А потом, сдается мне, они купят собственный дом.
На дворе Хенри распиливал доски, чтобы заколотить окна. Люси наблюдала за ним, сидя на планке, прибитой под грушевым деревом, которое разбросало ветви вдоль всей восточной стены двора, самой длинной. Какое-то время назад она начала купаться в одиночку, по пути из школы, вешала где-нибудь одежду и ранец, наскоро забегала в море и выскакивала обратно, а потом обсыхала как бог пошлет. Хенри знал; она представить себе не могла, откуда он знает, но он знал. И если она сейчас как бы между делом выскользнет со двора, он наверняка догадается, куда она пошла. Ну, и бог с ним. Даже если он пойдет и нажалуется на нее, ей все равно. Вообще-то на него не похоже, но в последнее время столько всего переменилось, что даже и с Хенри станется.
В поле над обрывом она услышала, как в Килоране вызванивают анжелюс[5]. Иногда отсюда слышно, иногда нет. Колокола еще продолжали звучать, когда она стягивала с себя одежду на пляже. А потом перестали, когда она забежала в воду, нырнула и тут же вынырнула. Эта часть купания всегда была самой приятной – медленно брести навстречу волнам, и прохлада поднимается по коже, и кожа становится упругой, а внизу по ступням вода откатывается обратно. Она раскинула руки, толкнулась на глубину и дала отливу волю нести ее куда вздумается.
Когда она заходила в воду, пляж был совершенно пуст, из конца в конец. С моря было не очень хорошо видно, но по дороге назад она уже знала, что движущееся пятно на песке – это псина О'Рейли, которая гоняется по пляжу за собственной тенью. Пес часто так развлекался; пока она смотрела в его сторону, он на секунду остановился, проверил, где она там в воде, а потом снова рванул с места.
Она перевернулась на спину. Если она решит сбежать от них, то можно будет воспользоваться короткой дорогой, о которой ей говорил Падди Линдон. «Иди по крутой стороне лощины в ту сторону, где лес выше, – повторял он, и не один раз. – Надо только идти все время в одну сторону, и рано или поздно выйдешь на дорогу».
Она снова поплыла к берегу, а когда вода стала мелкой, встала на ноги и пошла через прибой. Пес что-то вынюхивал на галечнике, и она поняла, что он уже наверняка стянул что-нибудь из одежды и даже успел припрятать украденную вещь, закопав ее в гальке или под кучей водорослей. Начав одеваться, она обнаружила, что нет нижней рубашки; она обыскала галечник и рваную линию выброшенных на берег водорослей, но так и не смогла ее найти.
Безымянного пса ругали всю обратную дорогу, и он плелся нога за ногу, льстиво заглядывая Люси в глаза, жалкий и беспомощный, пока наконец она не решила, что с него хватит. После чего лохматой нечесаной собачьей голове было дозволено припасть к коленям Люси, чтобы получить свою долю ласки.
– А теперь домой, – приказала она и снова пришла в ярость, потому что никто и не думал ее слушаться; она проводила хулигана взглядом и решила, что она ему это еще припомнит.
У себя в комнате она возместила недостающую рубашку, забравшись в уже уложенные в сундук вещи. Он другой дорогой никогда и не ходит, говорил когда-то Падди Линдон, если направляется, скажем, на крестный ход в Дунгарван или там на воскресный херлинг[6]. Если день выдастся удачный, по дороге его нагонит чья-нибудь телега и можно будет напроситься в попутчики.
– А этот специально для тебя, – сказал папа.
Он за ним одним еще раз ездил к Домвиллу. Он был синий, не как другие чемоданы, и маленький, потому что она и сама была еще маленькая. Настоящая кожа, хоть и синяя, сказал папа, и показал, как вставляются ключи в навесной замочек.
– Теперь самое главное, чтобы мы не посеяли ключи, – сказал он. – Может, я оставлю один у себя?
Улыбаться она не могла, а плакать не хотелось. И все ее вещи, все ее ценности как раз сюда поместятся, и кремешки, и палка-кинжал.
– А потом как-нибудь мы напишем на крышке Л.Г.
– Спасибо, папа, – сказала она.
– А теперь иди и уложи в него свои вещи.
Но у нее в спальне чемодан так и остался стоять пустым на стуле у окна, с запертой крышкой, и ключик, который так легко входил в замок, болтался привязанным к ручке.
– Понятное дело, – сказала Бриджит, когда ей объяснили, что может пройти какое-то время, прежде чем пришлют по крайней мере за некоторыми из оставленных в доме вещей. Были оставлены инструкции: чтобы они с Хенри хотя бы время от времени проходились по комнатам, потому что в пустых домах вещи иногда портятся сами собой. Люси все это слышала.
В прихожей уже приготовили простыни, чтобы затянуть ими мебель. На лестничной площадке первого этажа лежала стопка вещей для благотворительной распродажи: одежда, которую решили не брать с собой. Там были и вещи Люси, как будто кто-то мог знать, что они уже наверняка ей не пригодятся.
– Ну, не надо, хорошая моя, не надо.
Мама стояла в дверях ее спальни, но Люси не подняла головы, а так и лежала, уткнувшись лицом в подушку. Потом мама подошла и обняла ее. Она утерла ей слезы, и от платка шел знакомый запах, всегда один и тот же. Все будет хорошо, сказала мама. Она обещает, что все будет хорошо.
– Мы должны попрощаться с мистером Эйлвордом, – сказал ей папа чуть позже, отыскав ее в яблоневом саду.
Она покачала головой, но потом он взял ее за руку, и они пошли через поля и вдоль по пляжу в Килоран. Пес О'Рейли стоял и смотрел на них с вершины обрыва, но ближе подходить не стал, потому что рядом с ней был папа.
– А может быть, я останусь с Хенри и Бриджит? – спросила она.
– Ну уж нет, – сказал папа.
Рыбаки раскладывали сети. Они поздоровались с ними, и папа тоже махнул в ответ рукой. Он что-то такое заметил насчет погоды, и один из них сказал в ответ, что погода вообще эти дни стоит замечательная. Люси поискала глазами того рыбака, который говорил на пальцах, но его поблизости не оказалось.
Она спросила папу, и тот ответил, что лодка того рыбака, должно быть, еще не вернулась на берег.
– Если я останусь с Хенри и Бриджит, со мной все будет в порядке, – сказала она.
– Нет, хорошая моя, нет.
Она опять взяла его за руку и отвернулась, чтобы он не понял, что она старается сдержать слезы. Когда они дошли до школы, он поднял ее так, чтобы она могла заглянуть в окошко. В классной комнате все было чистенько и аккуратно, потому что каникулы, и все осталось так, как велел мистер Эйлворд, – четыре пустых стола, скамейки придвинуты к ним вплотную, таблицы развешаны по стенам. Байонеты придумали в Байонне. Сидр – это яблочный сок. Доска была чистой, и тряпка, аккуратно сложенная, приткнулась рядом с коробочкой с мелом. Глянцевые карты – реки и горы, графства Ирландии и Англии – лежали на полке свернутыми в рулоны.