– Мадлен… Мари, прошу, дыши, спокойно и глубоко, – шептала Софи, взявшаяся словно из-под земли, когда меня с перерывами поднимали по лестнице. Меня сейчас беспокоило совсем другое – перед глазами стояло лицо Миши и тот факт, что он даже не сел в телеге, он не мог даже встать.
– Что с Мишей? Что с мом мужем? Софи, скажите мне, что с ним? Он ведь не здоров! – выкрикивала я в те моменты, когда следовало дышать и шагать в спальню. Анна, благодаря своему этому стержню, который позволял ей руководить всем в доме, но в то же время, умело угождать хозяевам, просто уверенно шептала мне:
– Графиня, сейчас вы должны думать о ребенке, ваш муж не совсем здоров, но он жив, и он поправится, а вот то, что вы можете натворить с собой… Он вам не простит.
Я на секунду остановилась и поняла, что она говорит чистую правду – я ждала этого две жизни, и я не глупая девчонка, чтобы впадать в истерику.
– Анна, отправьте кого-то к её Величеству, скажите, что Михаил не поехал в лазарет, что он дома, что ему нужен врач! – твердо ответила я, и Анна улыбнулась – она поняла, что мыслю я, наконец, здраво.
– Уже отправили, Мария Андреевна, и должны приехать сам Роджерсон именно для вас, а к Михаилу лучше звать Кельхина, – ответила Анна. – Он отличный хирург, а Михаилу он сейчас надобнее, нежели обычный лекарь.
– Как вы скоро, – ответила я. Мы дошли до кровати, и Маша умело уложила меня успев расстегнуть пуговицы на платье.
– Подорожская на днях велела передать, что государыня следит за Марией Андреевной, и, если что, сразу слать человека прямо к ней, говорить, мол, доктор нужен для графини Апраксиной.
– Смотрите, я уже в постели, схватки не частые, я дышу… Прошу, Анна, посмотрите, что с Мишей, пусть его внизу в кабинете разместят, протопят хорошенько, и я вас молю – прокипятите простыни, штук пять, чтобы и мне и ему. Доктор потом не пустит к нему, но вы можете настоять, чтобы они использовали только прокипяченное, или спиртом протертое? – тараторила я, боясь, что вот-вот снова скрутит, и тогда я уже ни слова не смогу сказать.
– Не пустят меня туда, графиня, – разочарованно ответила Анна – она не хотела меня обижать, да и, скорее всего, не видела нужды в том, чтобы давать советы докторам, что лечат саму Императрицу.
– Степан его уже с мужиками занесли, кабинет протопили, и кровать в кабинете установили, матушка, – вставила Маша. – Стол-т прямо у стены теперь, места навалом, граф велел чтоб стол тоже был, мол, у его руку надо глядеть, а на столе дохтуру сподручней будет, а то рука-т и вовсе может обездвиженной оста́тьси, а как стрелять –тот? –успевала молотить языком Маша, пока её не одернула Анна:
– Чего ты мелешь, темная ты баба! – открыто шикнула на нее и подвинула к двери.
– Нет, не выгоняйте её, прошу вас, Маша, расскажи, что с ним? – громко приказала я, и обе женщины обернулись и замолчали. Софи была напугана, но продолжала меня укладывать, поменяла сорочку, отправила девушку с кухни кипятить воду и несколько полотенец и простыней.
– Дык рука у него, ранение, и жилы, вроде как порезаны, так мужики, что несли-т его, молвят, что больше после этого ни на какую войну наш граф не годен, а то, что слаб да худ, это наживное. Дорога-т долгая была, холода такие, он и сам сказал, мол, если бы сразу хорошего дохтура, то все бы как раньше осталось, а чича́с ужо поздно, гла́вно, чтоб рука работала, – протараторила Маша и испуганно уставилась на Анну –она просто не понимала, отчего жене про родного мужа правду не знать, а то, что рожает, так это дело бабское, и не такое важное, как здоровье мужика.
Я даже улыбнулась этой сцене, где Анна, выполняющая роль амбразуры, но в то же время деликатная и тонкая, терпит нахрапистую и прямую, как пулемет, Машу.
– Значит, здоровью его ничего не угрожает? Жизни его ничего не угрожает?
– Да, матушка, ходить будет, пальцами маленько шевелит, значит и ребеночка сможет носить на руках, а ты его, матушка, теперь роди давай, да не думай плохого, а то рябой выродится, – продолжала сыпать перлы Маша, а я почувствовала, как с очередной схваткой ослабла та струна страха за Мишу, что стягивала горло.
Схватки никак не учащались – я уже сама считала секунды, правильно размеряя каждую, не веря стрелке часов, но даже Анна уже поняла – время между ними не становится меньше. За каждым стуком внизу я ждала прибытия доктора, но потом вспоминала, что сделать мне могут максимум – кровопускание, я молила Бога о том, чтобы я смогла все сделать сама. Я так много читала об этом раньше, я смотрела столько роликов с родами, столько рассказов подруг с завистью пережила. Да и бабы рожали сами, а тело Мадлен молодое и сильное. Я не ела вредной пищи, двигалась, все должно быть хорошо!