Из моей бывшей комнаты донеслась трель телефона. Я быстро очутилась в спальне, где на широкой кровати, занимающей большую часть пространства, сидела мама и слепо глядела в экран кричащего мобильника. Подошла и посмотрела на дисплей, вызывал абонент «Больница». Я сразу поняла, что что-то с Лори, и ткнула в зелёную трубочку сенсорного экрана. Тот никак не отреагировал, зато мама встряхнула головой и приняла вызов. Она разговаривала недолго, но после пары хриплых из-за недавней дремоты фраз мама поднялась, оправила домашний халатик и прошла в зал.
— Мама в реанимации, — сказала она развернувшимся папе и бабушке, — надо ехать в больницу.
Оставленный без более конкретных ответов на свои вопросы вроде: «А что случилось?», папа пошёл заводить машину, вслед за ним медленно поднялась бабушка, а мама уже была на улице.
— Вы куда? — окликнул Миша обувающуюся баб-Тоню.
Она промолчала, и тогда её уже позвала Кристина. Бабушка повторила недавно сказанные мамой слова и вышла, оставив Кристину с Мишей замершими подле сына.
На улице было так же солнечно, но за эти пару минут, пока я была в доме, начали где-то сгущаться мрачные тучи. Папа стоял с закрытыми глазами, опёршись о капот машины.
— Бензина почти нет. Не факт, что доедем до заправки.
— Ну пошли попросим у соседей, у кого-нибудь да будет, — предложила мама, не уверенная в своих словах — на машинах здесь почти никто не ездил.
Папа достал из гаража пустую канистру, взял маму под руку, и они отправились на поиски хозяев автомобилей. Бабушка поглядела им вслед и вернулась в дом. Как только она удалилась, из огорода вышел Тёма. Волосы его были встрёпаны, по мокрым, ниже колена, ногам стекали ручейки грязи. Брат встал на крыльцо, посмотрел на небо и прошептал: «Гроза будет». Он как всегда угадал мои мысли, и мне жуть как захотелось его обнять (и стать живой).
— Мря-я… — завопил Сеня, пришедший вслед за Артёмом.
— Сенька, — брат присел на крыльцо и взял на руки кота, — чего орёшь?
— Хмак ки хкаскрт, — прокряхтел кот, а Тёма засмеялся.
— Тебе плохо что ли? Ладно, отпущу.
Он выпустил кота, и последний гордо направился ко мне.
— Кне упреесте.
— Не успеем? — переспросила я, а кот моргнул, будто подтверждая мои слова.
— Гр-розха, лхивень. Приртоприт вхре.
Значит, Сеня думает, что будет сильный ливень и всё затопит? Я потихоньку стала разбираться в его речи, хоть это и не легко — понять его кряхтения. Но почему он не разговаривал со мной, когда дома были родители? И тут десятки вопросов закрутились в голове. Например тот, который повлек за собой нереальный вывод: «Как давно он научился выговаривать, хоть и плохо, слова?» Вряд ли кот мог за короткий срок наловчиться и приноровиться к человеческой речи. Но неужели… Догадка потрясла моё сознание. А если это правда, то сколько ему лет?!
— Чудной ты, — молчавший до сей поры Артём встал и прошёл к машине. Он что-то посмотрел в салоне и пошёл дальше к ограде. Открыв калитку, бросил в нашу с котом сторону, — вы ходите вокруг разгадки, отказываясь принимать свою ошибку.
Брат ушёл. Я обернулась и увидела кусочек ночи, исчезающий за углом бани.
— Бросили вы меня, — вздохнула и пошла за родителями.
Насколько я знала, ближайший человек, у которого имеется машина, обитал в доме с серыми от грязи стенами внизу улицы. За прочным новеньким железным забором, с той стороны которого постоянно бегала собака, стоит новенький внедорожник, белый, как снег. Его хозяин, Виктор Геннадьевич, наплевал на всё, кроме своей машины. При мне он мыл её каждодневно, я и не помню его за другим делом, только загоревшую спину, ласково склонившуюся над намыленным лобовым стеклом. Может, сейчас, в силу своего возраста, он меньше прыгает вокруг своей «ласточки», но в мыслях наверняка не расстаётся с ней ни на секунду. Из-за этого от него и ушла жена два-три года назад и, пнув напоследок авто, оставила свой след от подошвы галоши на сверкающе-белой поверхности дверцы.
Я спустилась к дому и замерла. Ворота были распахнуты настежь, собака с выпирающими рёбрами лежала в тени будки и слабо поскуливала, машины не было, даже следов от шин на земле. Папа в растерянности стоял перед покосившейся дверью старого дома, в крыше которого зияла огромная дыра, а окна, наполовину разбитые, заклеены обычной синей изолентой.
— Достань нож, вдруг там наркоманы, — прошептала мама и папа, у которого были точно такие же мысли на сей счет, вытянул из-за пояса тычковый ножичек.
Отец первым переступил порог и скривился, пройдя дальше. Мама, шагающая за ним следом, выпучила глаза. Я нырнула в дом и в нос мне ударил ужасный запах человеческих фекалий, рвоты и испортившейся еды. Вокруг был бардак, какого свет не видывал. На кухне никого не было, кроме поселившегося здесь зловонного запашка. Родители проследовали дальше, выбирая, куда ступить в этой куче мусора и отходов. В зале посреди комнаты стоял перевернутый диван, а сверху лежал старик, вокруг которого витали мухи, а он лениво отгонял их руками. Мама дёрнулась и прижала руку ко рту, подавляя приступ тошноты.
— Живой, — выдохнула я.
— Виктор Геннадьевич, — громко сказала папа, но тот только на третий раз поднял голову и посмотрел в нашу сторону мутными глазами. — Вы в порядке?
— Сынок, я уже давно не в порядке. У меня всё отлично! А ты кто такой? — он привстал и сидел, опёршись на локоть.
Папа хотел было представиться, но мама его перебила и шепнула, что это бесполезно — он всё равно забудет. Отец кивнул и спросил:
— А где Ваша машина?
— Маши-и-ина, — выговорил он после громкого болезненного смеха. — Эти твари давно-о её забрали! — прорычал он, резко изменившись в лице. — Они… они… забра-али… — старик упал с дивана прямо на свежую рвоту с увязшими в ней мухами.
Мама резко развернулась и выбежала на улицу.
Папа прижимал маму к себе одной рукой, в другой он держал так и оставшуюся пустой канистру. Вдали уже гремел гром, а те немногие, у кого имелась машина, жили в другом конце деревни. Родители прибавили шаг и вскоре всё-таки нашли бензин у одного наглого старикашки, который прилично так содрал за половину канистры. Пока папа наполнял бак, начал накрапывать дождь, а на западе засверкали молнии. Небо полыхало, и с каждым всполохом мама на крыльце сжималась в клубок. Моментально лёгкий редкий дождик перерос в ливень. Бабушка заскочила в машину и мы поехали.
Дорога была неспокойной. Хотя бы потому, что крупные частые капли покрывали лобовое стекло, как плёнкой.
— Боже мой! Тормози! — закричала мама и выскочила из машины, как только папа надавил на тормоз.
В овраг, образовавшийся в паре метров от дороги, слетела машина. На раскисшей земле остались следы попыток свернуть. Из стекла «утрамбованного» автомобиля наполовину торчала девушка. Весь лоб её был в крови, размазанной дождём по лицу и волосам (хотя, возможно, на голове была ещё одна рана, и это она окрасила блондинистые волосы в кровяной цвет).
— Почему вы её не вытаскиваете? — закричала мама двум мужчинам, смотревшим из окон своего авто на безжизненную тушку девушки.
— А кто она нам, чтоб мы её вытаскивали? Сейчас и тачка поди рванёт, — прокричал один мужлан, сидевший за рулём, и закрыл окно. Машина сорвалась с места и умчалась.
Папа уже обходил пострадавший автомобиль, присматриваясь, как безопасно вытащить дамочку. Он остановился, вгляделся и крикнул, что в машине ещё ребенок и мужчина. Мама, несмотря на протесты отца, сбежала вниз. Она отломила дверь, будто в ней проснулась силушка богатырская, и вытащила детей. Одному из них не было и года, видно, поэтому папа не заметил кулёк, а второй — сутулый мальчуган с зарёванными глазами — не тянул и на семь лет.
— Там ваши родители? — спросила мама у пацанёнка, на что он слабо кивнул. — Бери брата или сестру и беги в машину. Там сидит бабушка, она знает, что делать.
Ребёнок упирался и не хотел оставлять родителей. Папа уже достал мужчину, нащупал у него пульс и, взвалив на спину, отнёс в машину на заднее сиденье, прихватив ребятишек. Места уже не было.
Мамины балетки тонули в лужах, но она всё равно пыталась достать мамочку. Отец помог ей и, когда оба уже были насквозь мокрыми, они её вытащили. Сердце девушки не билось.