Просмотрев в потолок около часа, я задремала, но вскоре проснулась, разбуженная звуком потихоньку открывшейся двери. Смуглая полная женщин с длинной косой чёрных, как смоль, волос на цыпочках вошла в палату. В её неожиданно голубых глазах горел тёплый огонек заботы. Увидев, что я не сплю, она широко и добродушно улыбнулась.
— Проснулась, дорогая? Ну и молодец, — она присела на край кровати и начала гладить меня по голове, — помнишь что-нибудь?
— Ке… Нет, — только сейчас я поняла, как хочу пить!
— Ну давай, попробуй вспомнить.
Я лишь поморщилась и покачала головой.
— Ничего в голову не идет, — охрипшим голосом прошептала я.
Она ничего не сказала, снова улыбнулась мне и отошла к окну, где была вне поля моего зрения.
— Хотя, мы куда-то ехали с дедом, да? — я пыталась выкопать из своей головы что-то ещё, но тщетно. — Больше не помню.
— Да, правильно, — она снова подошла ко мне и заглянула в глаза. — Не переживай, скоро вспомнишь все остальное, а пока отдыхай, — она поправила сползшее одеяло и покинула палату.
На следующее утро или день, или, может быть, через пару часов, когда я проснулась, в палате никого не было. Чувствуя себя уже более окрепшей, чем после моего первого пробуждения здесь, я начала осторожно вставать. Голова сильно кружилась, в глазах темнело, но мне все же удалось подняться. Я оглядела себя: домашние шорты-парашютики, как мы с сестрой их называли, и явно не подходящая мне по размеру футболка, которую я стащила у Артема два года назад. Скорее всего, здесь были родители (больше никто не мог привезти мне вещи из дома). Возле кровати стояли незнакомые мне тапочки, видимо, наспех купленные в каком-нибудь магазине. Засунув в них замерзшие ноги, я неспешно двинулась к двери. Та с лёгким шумом отворилась. За ней находился коридор, по которому в халатах и пижамах спокойно шествовали больные. Я не знала, куда пойти, но, совершенно точно, неплохо было бы найти родных. Они должны быть здесь. Ведь, скорее всего, мы с дедом попали в аварию, хотя ничего такого мне не вспоминается. Только сон, привидевшийся пару минут назад, подтверждал мои гипотезы.
Во сне я видела, как впереди стелилась бесконечная дорога, а дед спокойно поворачивал руль в разные стороны, как будто так и надо ехать по совершенно прямому пути. Откуда ни возьмись возникла фура с жирным чёрным крестом на бампере и впечаталась прямо в лобовое стекло. Пространство в салоне начало стремительно уменьшаться, а перед глазами всё виднелся чёрный крест. Напуганная, я повернулась к дедушке, который находился в лучах бледно-синего света. Он спокойно кивнул мне, и я проснулась.
Этот сон мог быть равно вызван как воспоминаниями, так и самовнушением, но мои исцарапанные и замотанные бинтами руки, ноющее тело и нереально болящая голова свидетельствовали о правоте теории с аварией.
Я подошла к одному больному-прохожему и спросила, где регистратура. Он внимательно осмотрел меня, задержавшись взглядом на руках, а потом медленно ответил, что это на два этажа ниже.
Я подавила усталый вздох и пошла искать лестницу. Спросить, где она, не догадалась, то ли застеснялась, то ли дура. Но, наверное, и то, и другое вместе взятое. Пока я нашла эту лестницу, сил не осталось совсем. Я замерла перед открытыми дверьми на лестничную площадку и услышала сзади:
— Анфиса!
За моей спиной стояла бабушка Тоня. Ее глаза покраснели, костюм, всегда выглаженный и без единой складки, был смят, вместо шишки на голове красовалась растрёпанная донельзя коса. Она медленно подошла ко мне, погладила по голове и прошептала одно лишь слово, которого так не хватало, чтобы разрушить наши тяжёлые, даже немного грубые отношения, каких точно не должно быть между бабушкой и внучкой. Прости.
Бабушка провела меня в общий коридор, где на лавочках, старых креслах и дряхленьких раскладушках сидели родители, Тёма, Лори и Крис с Мишей. Они сидели тихо, как мыши, с надеждой поглядывая на проходящих мимо медсестёр и врачей.
— Фиса! — мама кинулась ко мне, все разом подняли головы. Она прижала меня к себе, но быстро спохватилась. — Ой, прости, не больно? — я покачала головой. — А мы тут сидим уже, кажется, вечность, ждём новостей, — голос её задрожал, — к тебе пустили только оставить вещи, сказали, не беспокоить. Ты спала, как убитая, — мама нервно захихикала и отвернулась к папе в объятья.
Пока мама плакала, Тема рассказал мне, что после ссоры с бабушкой дед повез меня в город. Где-то на половине пути в нас врезалась фура, у которой отказали тормоза (при упоминании грузовика по спине пробежали мурашки). Машину перевернуло пару раз, и нас нашли уже без сознания. Водитель же грузовика скончался на месте, когда и его транспорт от удара развернуло и крутануло над землей.
— А дедушка? Деда где?! — безжизненным голосом спросила я.
— У него переломом руки и ноги, — после некоторой паузы сказала бабушка, — он потерял очень много крови, в следствие артериального кровотечения, — видя мой озадаченный взгляд она пояснила, — это когда кровь вытекает из раны и бьет пульсирующей струей под действием давления.
— И у него открытая черепно-мозговая травма, — тихо добавил папа. — Делают операцию.
Я уже подумала, что все обойдется, но папа, видимо, не хотел давать ложных надежд. Одна моя знакомая тоже получила открытую черепно-мозговую, попав в аварию, делали операцию, но не спасли… Я в это не верю, не могу закрепить у себя в голове, что ее больше нет. В такое всегда сложно поверить, когда редко видишь ушедшего человека. Но что будет, если дедушка…
Мы сидели еще около часа, пока врачи не начали выходить из операционной, находящейся в другом конце коридора. Один из них, с запачканными кровью халатом и перчатками, подошел к нам и сказал:
— Василий Викторович ваш родственник?
— Наш, — сказала бабушка враз осипшим голосом. — Он мой муж.
— Да, э… — врач смотрел на бабушку, как бы прося подсказать, как к ней обращаться.
— Антонина Павловна.
— Антонина Павловна, да. Я полагаю, Вы знаете, что Ваш муж получил очень тяжелые травмы. К сожалению, нам не удалось его спасти, — выдохнул он. — Простите.
Лицо бабушки осунулось, и, казалось, она тоже оставила свое тело и ушла. В её глазах читалось непреодолимое горе.
Моё сердце оборвалось.