Щербаков же давно раскрыл для себя любовь к Тамаре. Она это видела. Все это видели. Однако никто не выдавал этого. Даже Борис не осмеливался отпускать шутки в адрес младшей сестры. Он боялся Тамару, смелеющую с каждым часом. Боялся храбрую, бесстрашную, мужественную женщину. Впрочем, много кто боялся. Только не Олег Владимирович. Каким-то чудным образом он сумел разглядеть в ней самую что ни на есть женственную и чуткую натуру. Хотя бывало, что и он робел перед Тамарой. Он не был глуп и понимал, что за большинство его ровесников юные девушки выходят замуж не по большой любви и не из искренних чувств. Не кажется ли он дряхлым и старым в глазах женщины, моложе на семнадцать лет? Не отвергнет ли она его, если он совершит попытку к сближению? Не потеряет ли он её после этого навсегда? Безусловно, нет. Она по-прежнему останется предводителем небольшой группы пролетариев, но разве важно лишь физическое присутствие человека?
– Слышишь, Олег Владимирович, дождь пошёл? – Тамара повернулась к окну. Мужчина вслушался.
– Такой нескоро кончится.
IV
В питейном заведении провинциального городка Российской Империи, как и в других таких городках, по вечерам не было ни одного свободного места, хотя и почти полное отсутствие свободы движения не уберегало хозяев от ущерба за битые бутылки и ломаные во время драк стулья.
Здесь же коротал свои вечера и Борис не в самой приличной, что не странно, компании. Не будет лишним уточнение, что алкоголь Борис употреблял нередко и с желанием, поэтому он часто становился свидетелем пьяных разборок, которые сам и провоцировал. Касательно компании, то её выбор принадлежал настроению рабочего. Чаще оно советовало общество мужчин из соседних фабрик, реже (но не слишком) – известных в заведении женщин, вальяжно разваливающихся на коленях Бориса и каждого другого, кто их подзовёт.
– Марфа – дрянь последняя! – говорил неприятной наружности человек, опустошая даже не третью кружку. Морщинистой ладонью он вытер тонкие губы. От засаленных волос и высокого лба отражался свет свечей.
Мужчина этот, Мирон, работал извозчиком и имел многолетний, как говорят дворяне, стаж. Его лошадь затоптала не одного пешехода; из его повозки вывалился не один чиновник. Остаётся загадкой, как его до сих пор не повесили или просто не избили за ближайшим углом.
Борис был знаком с Мироном не так давно, но уже успел невзлюбить его. Не было ни одного существенного повода для личной неприязни, но это мало беспокоило Бориса, всегда полностью отдававшегося внутренним ощущениям и побуждениям. Ему непременно хотелось разозлить неутомимо ругавшего свою супругу извозчика, с которой он пару раз встречался.
– Зря ты так. Хорошая у тебя жена. Ласковая.
– Чего?
Борис удовлетворённо улыбнулся, когда Мирон привстал. Его глаза горели диким пламенем, а руки уже сжались в твёрдый кулак. Гул в кабаке немного стих.
– И такая послушная! Что ни попросишь, то и сделает.
За Борисом засмеялись его товарищи по заводу и остальные знакомые, имеющие те или иные счёты, коих было немало, с Мироном.
– Кстати, понесла она уже? – задумавшись, осведомился рабочий.
Выскочивший из-за стола извозчик схватил кружку и разбил её, оставив ручку с острыми краями. Скалясь, как бешеная собака, Мирон бросился на переставшего смеяться Бориса. Рабочий вылез со своего места, чтобы не быть зарезанным прямо на нём. Мужчина больше не веселился, поддавшись внутренней панике.
Посетители трактира разделились на две части: за Мирона и против него. Вторые удерживали за руки рвущегося на Бориса извозчика. Союзники же Мирона били по голове заступников рабочего; те отвечали. Драка переросла в настоящее групповое месиво, в котором каждый был сам за себя.
Пока Мирон находился в самом центре клубка из дерущихся мужиков, Борис незаметно выскользнул из заведения и решил не посещать его ближайшую неделю или две.
***
В комнате Тамары не было книг. Хотя она часто листала Горького и теоретиков коммунизма, всё это приходилось брать у знакомых (чтобы при обыске у неё ничего не нашли). Лежали только газеты. За всё время, что Катерина провела в чужом доме, она перечитала их по несколько раз. Заниматься было нечем. Даже уборка и молитвы не отнимали достаточно времени.
«Я ведь так сойду с ума!». Катерина открывала ящики в комнате один за другим, ища ручку и бумагу, но находя то пистолеты, то ножи. Живя с родителями, она долго вела дневник, но в последнюю неделю ни времени, ни желания делать какие-либо записи не было.