Весною соединился Хмельницкий с Бутурлиным; они пошли внутрь Польши, чтоб предупредить и отвлечь Поляков от сближения с войсками Турецкими и Татарскими. Целью Гетмана были Львов, Броды и Замостье. По дороге, города были побраны; неприятели не смели показываться в поле, держались замков и крепостей; но первые перестрелки, первые нападения разсеевали их, и все снаряды, все запасы доставались победителям. Всегдашнее великодушие Хмельницкого к горожанам было в памяти у всех обывателей; везде выходили из городов на встречу к Гетману; он их успокоивал; притеснения и даже поиски были строго запрещены, и только то, что принадлежало казне, скарбу и речи Посполитой, было описано и взято на Государя. Львов, Броды и Замостье достались Хмельницкому.
От Замостья козаки пошли к Люблину. Этот город считался главным в провинции; он был тщательно укреплен; там хранились сокровища и богатство Магнатов Польши; там было убежище их самих. Хмельницкий и Бутурлин облегли его. Думая пощадить народ и желая уменьшить кровопролитие, они сделали несколько неудачных попыток. Безуспешность раздражила их; граждане сопротивлялись отчаянно: обнадеженные многочисленностию гарнизона, они привели в ярость осаждающих. Гетман решился взять город силою; начали готовить осадные укрепления; граждане соединенно с гарнизоном обратили все свое внимание на работы Русских; сопротивления и помешательства были ужасны; наконец сами они подали Гетману мысль ко взятию города хитростию: однажды, отдавая приказы, он, как будто по неосторожности, разгласил, что намерен взять Люблин приступом, и велел к тому изготовиться. С наступлением ночи началась пушечная пальба из наших укреплений. Бомбандировка обезпокоила город, ружейные выстрелы раздавались по сторонам, крики осаждающих привлекли внимание осажденных, ложные нападения повторялись на городских валах, гарнизон и граждане собрались в местах, на которые обращены были натиски козаков, в местах, где опасность была очевиднее, и в то время тихо, с мертвым молчанием, сильный отряд нашего войска подошел к стенам городского замка, лесницы были приставлены; по ним тихомолком взбирались козаки; под шум фальшивых атак, они ударили копьями в стражу; ни кого в живых не было оставлено. Замок достался нам. Тогда ввезены были мортиры и тяжелая артиллерия; число войск было увеличено, а на разсвете ядра и бомбы полетели из замка в город. Граждане и гарнизон необъятными толпами налегли на наши батареи, наперлись на стены; но между ними не было устройства: ими руководствовало одно слепое ожесточение. Перекрестный огонь наших орудий, близкое разстояние, к которому допущены были Поляки, меткая и непрерывная пальба из ружей не дали им исполнить намерения. Гетманские войска вышли из замка, натиснули на граждан; все обратились в бегство; погоня поражала их тем более, что они были в безпамятстве. Во время такого поражения присоединились к нам новыя Русския войска; они вломились в городские ворота, начались повсеместное убийство и всеобщий грабеж. Люблин, упорный, ожесточенный, претерпел ужасное разрушение, которого ни Гетман, ни Воевода ему не готовили. Неизчислимые добычи и сокровища достались нашим войскам.
Литовский и Коронный Гетманы намерены были переправиться через Вислу. Хмельницкий узнал о том, находясь в Люблине; он быстро двинулся с Бутурлиным и предупредил Поляков. Их военачальники были приведены в ужасное замешательство; сами они были изумлены, видя, что Гетман уже переправился на сторону Варшавскую; но они успели укрепиться на берегу Висли, и с решимостию ожидали нападения. Осмотрев положение стана Польского, Гетман повел на него атаку; храбро наступили Малороссияне и войско Боярина; не менее храбро и Поляки отстаивали поле сражения. Защита национального блага доводила неприятеля почти до отчаяния. Напрасно Гетман покушался опрокинуть врагов; они бились безбоязненно; успеха не было: не только нельзя было опрокинуть их, но и разстроить первых рядов. Они упорно стояли, промежутки изчезали, ряды везде стыкались; свежие войска замещали места убылые; битва клонилась на обе стороны. Еще победа была неопределенна, когда Хмельницкий провели позади правого крыла своего, примыкавшего я Висле, сильный пехотный отряд, спустился к реке, невидимо прошел камышами и кустарниками, поровнялся с Поляками около полустана Польского, взбежал на гору и ворвался во внутренность его. Выстрел и потом копья в тыл неприятелю, смешали его и разстроили; другая часть войска воспользовалась разстройством и опрокинула весь левый фланг. Началась смертная борьба: выстрелы замолкли; одно холодное оружие было в действии; копья козацкие были потребительны; но скоро увидели отступление неприятелей. Тогда началось преследование; весь Польский стан поднялся и вскоре был разсеян и разогнан во все стороны. Конница наша гналась за врагами до темной ночи: она довершила поражение. Снаряды, запасы и весь стан достался нам.
Тогда наша армия выступила к Польским столицам; к ней подоспел на помощь Князь Григорий Григоревичь Ромодановский. Они встретили и разбили Польскую армию при Слонгродеке; Хмельницкий взял в плен Коронного Гетмана Станислава Потоцкого, продержал два месяца в осаде Львов и взял Гродно. В это время явился гонец из Чигирина с известием, что Хан выступил на помощь Полякам, и уже переправляется чрез Днепр. Гетман, немедленно оставя все предприятия, перешел обратно чрез Вислу, и пошел к Чигирину; Бутурлина же уговорил расположиться у Каменца Подольского. В Уманщине, Гетман узнал, что Хан стоит над рекою Озерною; отправил к нему Полкового Асаула Тугая и трех пленных Польских офицеров, и писал к Хану, что не подал ни ему, ни его народу ни каких причин к вражде и к войне; что всегда питал соседскую дружбу к Татарам и предкам Ханским; всегда делал им пособия, одолжения; и ныне просит его уведомить, как нам считать ополчение и нашествие Татар на земли Малороссийские? «Ежели это значит непосредственную войну от самого Хана и его Крыма народу Русскому, так я на сие отвечаю и вдруг наступлю на силы Татарские; если же войска его назначены с постыдного найма на укомплектование или в пособие армий Польских, то даю знать, что Польских войск уже на свете нет, и последние из них разбиты за Вислою, вблизи самой столицы; в чем могут заверить Хана очевидцы и участники битвы — посылаемые Польские офицеры».
Хан отвечал, что ни он, ни его Татары не имеют вражды к народу Русскому; но ему хотелось бы переговорить с Гетманом о делах, очень важных, а потому просит его в Татарский стан для объяснения Гетман вытребовал от Хана двенадцать аманатов, и коль скоро они прибыли к нашему войску, выехал со свитою. Переговоры начались. После первых приветствий, Хан с жаром упрекал Гетмана за присоединение к России, за отдачу Царю себя и народа в покровительство, доказывал, что такой союз навлечет на козаков вечную вражду всех соседних держав. «Малороссия», говорил он, «по своему естественному положению, есть площадь, удобная для действий военных: ее равнина — сборное место для борьбы, для побоищ; ныне у всех народов неизбежны и безконечны войны с Москвою, и Украйна всегда будет разоряема «. — Не предчувствовал Хан, что чрез сто пятьдесят семь лет после его разговоров с Гетманом, все народы, которые могли на этой площади бороться с Россиею, будут ею же поглощены? По крайней мере знал он, что Малороссия была для Крыма оплотом против Москвы, и что Царское войско на походе в Крым должно было проходить Украинские степи. А ныне, по воле Гетмана, Москва стала соседкою хищным Ханским подданным, и без сомнения будет стараться обуздать их набеги и грабительства, «не смотря на то, что Москва недавно вышла из владения Татарского, продолжал Магомед, что «она и теперь их данница, не смотря на безграмотность всех[4] ее чинов и народа, на расколы, на разноверства, не смотря на привязчивость к мелочам, на грубость и невежество, вы им предаетесь. Вспомните войны их с Шведами и Поляками; за что произошли они? За то, что найдена была какая-то нескладица в обоюдных переписках. — За что они безпрестанно дерутся и свирепствуют между собою? За какое-то различие в книгах и крестах. А их жадность к властолюбию, к притязаниям? Не похитили ли они даже и герб Греческой Империи, который никогда им не принадлежал? Наконец и Русский Князь Владимир был Князь Русский, не Московский, жил всегда в Киеве, а в Москве не бывал «.[5] Здесь Хан указывал на времена междуцарственные, на самозванцев, этот дар Сигизмунда, на борьбу домашнюю, на смерть Димитрия, и на выдачу Щуйского."Вы будете пресмыкаться между Москалями, как овцы между волками», заключил Магомед.