Покончив с Карлом, император Петр, между прочими делами, решил покончить и с Малороссией. Прежде он думал это сделать при помощи властного, но послушного Мазепы. Оказалось, что это орудие о двух концах. Поэтому на место гетмана был избран такой человек, который не осмелился бы поднять своего голоса. Скоропадский или, как народ его называл, Шкуропацкий, вполне был пригоден для этого. Он послушно шел за велениями императора, отлично устраивая и обделывая свои личные дела. Народная поговорка так охарактеризовала Ивана Скоропадского: «Иван носит плахту, а Настя (его жена) булаву». — Из этого видно, что гетманом больше была ясновельможна пани Скоропадска, чем сам Скоропадский. Она же заботилась и об увеличении своих достояний.
Теперь Петр решил ограничить власть гетмана, для чего к гетману был приставлен стольник, наместник суздальский Андрей Измаилов, «чтобы он находился при гетмане для управления, с общего с ним совета, делами великого государя по случаю бывшего возмущения в Малороссийском краю и бунта запорожцев». Этот наместник является не только участником во всех распоряжениях гетмана, но и царевым оком, следящим за всяким движением гетмана, старшины и Запорожья. Так постепенно ограничивалась власть гетмана, полковых атаманов, старшины и других начальников, — а равно урезывались и все права козаков и Запорожья.
В 1722 г. Скоропадский умер и Малороссия о нем не жалела. Более, чем когда либо, в это время Малороссия была разграблена козацкою старшиною и другими, под милостивым покровительством гетмана, который и себя не забывал. Управление Малороссией было вверено полковнику Полуботку и генеральным старшинам с тем, «чтобы они во всех делах, советах и в рассылке универсалов имели сношение с бригадным Вельяминовым».
Полуботко был человек прямой, честный, преданный государю и всей душой любящий свою родину.
Дела велись как бы коллегией, под управлением Полуботка, — назначение же гетмана затягивалась. Между тем Вельяминов проявлял грубость и самовластие. Старшины жаловались на Вельяминова и просили скорейшего назначения гетмана.
На это Петр отвечал:
«Как всем известно, что со времени первого гетмана Богдана Хмельницкого, даже до Скоропадского, все гетманы явились изменниками, и какое бедствие терпело от того наше Государство, особливо Малая Россия, — то и надлежит приискать в гетманы весьма верного и известного человека, о чем и имеем Мы непрестанное старание; а пока оный найдется, для пользы вашего края, определяю правительство, которому велено действовать по данной инструкции; и так до гетманского избрания не будет в делах остановки, почему о сем деле докучать не подлежит».
После этого, в 1723 г., наказный гетман Полуботко и генеральный судья Черныш, явились в Петербург и, после многих мытарств, добились представления у государя.
Честный и прямодушный Полуботко высказал все на чистоту. «Знаю и вижу, государь, что без всякой причины, по проискам гордого Меньшикова, восстал ты на мою отчизну, желаешь уничтожить преимущества, предками твоими и тобою самим торжественно утвержденные, и для приведения в упадок воинского духа козаков употребляешь их в тягчайшия работы, принуждая рыть каналы, проводимые в обширных твоих областях. Но что огорчительнее всего, ты лишил нас драгоценнейшей свободы избирать по собственному произволу себе гетманов и начальников и отнял древнее право судить своих соотечественников, определил нам судей из граждан всероссийских, которые, не ведая или притворяясь незнающими законов и преимуществ наших, не перестают нарушать их при всяком случае и нас угнетают. Неужели, государь, отказывая нам в должной справедливости, ты думаешь сам воздать Богу благодарение за все успехи, от Него ниспосланные? Ты занимаешься только блеском величия и могущества, дарованных тебе от Его щедрот, не помышляя ни мало о Его правосудии. Да позволено мне будет представить тебе, государь, в последний раз, что ты не получишь ни малейшей пользы от угнетения моих соотчичей, и что для тебя не столь славно повелевать ими сплою и властию, как быть главою и отцом народа, преисполненного твоих милостей и всегда готового проливать всю кровь свою за твои выгоды и твою славу. Знаю, что оковы меня ожидают и что буду ввергнут в мрачную темницу, где оставят меня умереть с голода, — но что мне до того? Я говорю за отечество и охотно предпочитаю самую жестокую смерть ужасному зрелищу всеобщей гибели моих единоземцев!.. Помысли, великий государь, и будь уверен, что отдашь некогда отчет царю всех царей за несправедливости, оказываемые тобою народу, принятому под твое покровительство.»