„Эй, Иван, шалтан-болтай, гайда сарай!“ кричали мне из-за кустов. — Чорта с два, озвался я по-ихнему. Еще кого-нибудь убью, а меня не подстрелите, чортовы диты. Им хотелось взять меня живьем, потому что чести больше. Свои же могут засмеять, если узнают, что насели на одного… Передумал я это, что им стрелять не приходится, — да как завихрил, — в один дух перемахнул чистоту, даже сам себе удивился… Черкесы стреляли, да ничего. Руки-то дрожат при скорости. Кинулись догонять, — не такия ноги, чтобы догнать пластуна. Вскочил я в камыши, взял вправо, влево и лег под кочкой. Послушаю, шолохтят неверы. Я опять прилягу, выжду. А как пройдут и полезу вслед за ними так, чтобы не розниться от их шагов. Да все в сторону, в сторону, — то в одну, то в другую. Двое суток вылазил, а не поймали. Только дуже проголодался…»
Попадали пластуны и в железный ошейник. Только с них мало было толку черкесам. Дело не хотели делать. «Не вмию…» А непременно бежит. Если нужно, пластун часами лежит не шелохнувши, как мертвый, — а ползет в траве, — травка не шелохнется. При охране пластунов, можно было спокойно спать. Внезапные нападения были невозможны.
В 1862 г. огромнейшая толпа натухайцев сделала нападение на Липкинский пост. Там козаков было не более 35. Кругом оцепили натухаевцы пост. Волками взвыли муллы, возбуждая правоверных на приступ. В крепости полное молчание. Много раз черкесы бросались на приступ, — но меткий залп валил толпы черкесов и быстро охлаждал их пыл. Наконец, натухаевцы подсекли забор и бросились внутрь. Пошли в рукопашную. Один за другим падали пластуны. Долго львом бросался на черкесов сотник Горбатенко, — но и он пал. Пал Горбатенко, но его быстро сменила его жена. Как фурия налетела она на черкеса. Черкесы оторопели. В жизнь свою они не видали и не слыхали, чтобы в бой вступала «молодушка». А между тем фурия свирепствовала. Черкесы падали и от выстрелов её и от штыка. Бросились горцы на паню Марьяну и изрубили ее в куски.
Осталась кучка пластунов. Заперлись они в казарме и решили дорого продать себя. Но натухайцы перехитрили. Они обложили казарму хворостом и соломой, и зажгли. Напрасно они сманивали козаков выйти, обещая помилование. Пластуны не сдались и живыми сгорели.
Натухайцы победили. Но не веселая была победа. Многих, многих и они лишились. Несравненно больше легло черкесов, чем козаков. А при том важно и то, что это были не люди, — а черти… «Горели, сгорели, — но не сдались…»
А тут еще «Марушка» опоганила их… Видано-ли, — черкесы пали от рук «Марушки…» Плохо дело. Пропадать прийдется. И они пропали. Ныне ни одного натухайца нет на русской земле. Они или пали в битве, — или погибли в Турции.
А черноморские или кубанские козаки и пластуны живы во славу царя, веры православной и отечества.
* * *
Есть один момент в истории Малороссии, который несправедливо понимается и неправильно освещается. Этот момент «Гайдаматчина». Этот момент рассматривают, как период разбойничества, а на гайдамак смотрят, как на разбойников, кровопийц, изуверов и т. д. Это и несправедливо и неправильно. Гайдамаки — это ответ на те изуверства, которые паны чинили по отношению к своим православным крестьянам. Это ответ на то кровопийство, которое проявлялось жидами по отношению к тем же православным крестьянам. При чем должно добавить, что как бы ни были жестоки, ужасны и поразительны приемы изуверства, совершаемые гайдамаками по отношению к ксендзам, панам и жидам, эти изуверства всегда были слабее, чем таковые же изуверства были проявляемы ксендзами, панами и жидами над крестьянами. Гайдамаки истязали тело своих врагов, — а паны, ксендзы и жиды истязали не только тело, но и душу крестьян. Они издевались над их религией, над их верой, над их душою, над, их церковью, над их Богом. Тогда как гайдамаки не могли воздействовать на своих врагов с этой стороны. Кроме того и физическия истязания гайдамак были слабее панских. Гайдамаки действовали быстро, набегами, не имея возможности обдумать и придумать свою месть и истязания; тогда как паны и жиды действовали медленно, исподволь, с наслаждением придумывая новые и сильнейшие способы истязании и мучений хлопов и быдла.
Если клеймить разбойниками, изуверами, кровопийцами простых мужиков, гайдамак, доведенных до этого отчаянием и безвыходностью, — то какими именами должно заклеймить просвещенных панов, служителей алтаря — ксендзов и цивилизованных жидов, которые действительно сосали кровь и выматывали жилы безответных и бесправных. Прибавим, что паны, ксендзы и жиды были всегда угнетателями и нападающими, а гайдамаки только угнетенными и мздовоздающими. Гайдамаки явились реакцией, ответом на изуверства над православными крестьянами ксендзов, панов и жидов. Паны и жиды первые истязали душу и тело крестьян, — и крестьяне-гайдамаки явились уже отмстителями изуверства панов и жидов. Не будь изуверств панов и жидов — не было бы и гайдамак. Поэтому клеймить именем разбойников гайдамак не справедливо. Разбойники были ксендзы, паны и жиды, — а гайдамаки — рыцари мздовоздаятели за зверства и кровопийства панов.