– Не знаю пока. Думала подавать в Институт политических исследований.
– Les sciences politiques[9]. – Судя по его тону, он был доволен. – Идешь по моим стопам?
– Ей просто нравится делать вид, что она не моя дочь, – сказала Анук, поворачиваясь к нему.
– Ты говоришь так только потому, что я не хочу творческую профессию.
– Это прекрасный институт, – сказал папа, – и ты не обязана изучать политологию. Как насчет социологии или права? Зимой тебе придется составлять портфолио и готовиться к письменным экзаменам.
– Она думает, что ты будешь платить за ее обучение, – сказала Анук.
Хотя это было произнесено шутливым тоном, меня разозлили ее слова.
– Я могу получить стипендию.
Папа допил кофе и с довольным видом оглядел кухню. Анук редко пользовалась дорогими кастрюлями и сковородками, которые он накупил ей за эти годы. Она со студенческих лет предпочитала готовить на одной и той же поцарапанной сковородке.
– А где бы ты хотела жить, если бы могла выбрать любой район в Париже? – спросил меня папа.
– На Правом берегу.
– Там очень тесные улочки, я это не люблю. А разве тебе не нравится жить рядом с парком?
– Если бы я жила в одиннадцатом или девятнадцатом округе, у меня было бы побольше пространства.
– Тебе не кажется, что и здесь пространства вполне достаточно? – вклинилась Анук.
– Здесь неплохо, – сказала я. Я знала, что папа помогает нам платить за аренду.
– Когда ты была маленькой, Марго, ты хотела стать архитектором, – сказал он. – Ты часами рисовала дома.
Я слушала его и вспоминала, что представляла, как мы живем в этих домах втроем.
– Ты была помешана на идее центра, – продолжал он. – Ты рисовала нас в разных комнатах в зависимости от того, какой у каждого внутренний центр – не географическая середина дома, а пространство, подходящее для души его обитателя. Нам предназначались те комнаты, которые лучше всего отражали наши характеры.
– В твоем случае это была кухня, – сказала я и улыбнулась ему. – Просторная кухня с самым лучшим оборудованием.
– Да-да, я должен был стать шеф-поваром.
– А где был мой центр? – спросила Анук.
– В пустой комнате с зеркалами от пола до потолка, – невозмутимо ответила я.
– Хочешь сказать, что у меня нарциссизм?
– Ты любишь смотреть на себя, когда репетируешь.
– А твой центр где был, Марго? – спросил папа.
– Не помню.
– А где бы он был сейчас?
– Я не могу представить свой центр.
– Попробуй.
Я окинула взглядом кухню, потом гостиную с балконом, на котором мы с Анук в теплое время года подставляли ноги солнцу и ждали, когда в конце улицы появится папа. Балкон был нейтральной территорией, где я могла побыть отдельно от отца и матери, но не расставаться с ними. Я как будто оказывалась на краю света, на границе между улицей и жизнью с Анук.
– Балкон, – сказала я им. – Он между квартирой и улицей.
– Чистилище, – сказала Анук.
– Сквозь стеклянные двери видно, что происходит внутри, – сказал папа. – Моя дочь – вуайеристка.
– Через балконы в дом залезают воры и убийцы, – подхватила Анук.
– Ты слышишь зов пустоты, – сказал он, – и эта пустота тебя манит. Ты хочешь узнать, каково это – летать.
– Или умереть, – мрачно отозвалась Анук.
Мы засмеялись. Я собрала наши тарелки, отнесла их к кухонной стойке, набрала в раковину горячей воды и замочила посуду. Остатки еды всплыли на поверхность. Папа повязал вокруг пояса белый фартук и закатал рукава. Он всегда мыл посуду, когда приходил к нам. Анук осталась на кухне с ним. Я извинилась и ушла к себе в комнату, захватив книгу, которую он подарил мне на день рождения. Я поставила ее на полку к остальным книгам, легла на узкую кровать и широко раскинула руки и ноги, так что они свесились вниз. Я не собиралась поступать в Институт политических исследований, это просто было первое, что пришло мне в голову, когда папа спросил, потому что я знала, что его такой ответ впечатлит.
Пару часов спустя, когда я пошла на кухню налить себе воды, папа и Анук были в гостиной. Они сидели на диване и смотрели шоу о путешествиях. Окна были распахнуты настежь, и экран телевизора бликовал от солнечного света поздним утром, но то ли они ничего не замечали, то ли их это не смущало. Он положил ее ноги себе на колени и массировал пальцы. Ей нравилось, когда поглаживают ее стопы.
Кухня была вылизана. Папа даже вытер и убрал все наши тарелки. Я высунулась из окна. На улице было влажно, и сырой воздух горчил, как шерсть вымокшего под дождем животного. Собиралась гроза. Небо вдалеке темнело от огромных туч.