Кончину сего большого человека сочли безвременной и было даже так, что говорили: “*Он прижигал раскаленным железом мозг и сердце [людей] и разрывал их на куски, ранил души и внутренности и сжигал их, наполнял печалью груди и поражал их, устрашением вызывал слезы из глаз и вселял в груди ужас, наделял умы разными мыслями, оставляя после себя расцарапанные щеки, пролитые слезы и прегражденные пути; но удивительно, как превозносили его, утратив, как почитали, когда он сошел в могилу! Пришла пора плакать /600/ над ним, оплакивать дарование его, сожалеть вместе с сияющими звездами, лишиться его вместе с достоинствами и прекрасными свойствами [его] и сказать похвальное слово за труды и памятные деяния его. Ежели бы взамен смерти могло бы быть пожертвовано имущество, все, что помогает жить, даже слух и зрение, то люди благородные принесли бы жертвы за этого выдающегося человека ради того, чтобы спасти ему жизнь. Так-то. Но нет несчастья с верой и нет печали с Кораном и достаточно утешающего писания божьего при смерти неизбежной. Подлинно Аллах, да славится поминание его, облегчает тягость невзгод и дает утешение в несчастье напоминанием о повелении божием главе посланников [его] и печати пророков, да будут благословения божий над ним и всеми ими и да будет он доволен тем преславным, совершенным садром, и да соделает рай прибежищем и местом его пребывания, да простит ему прегрешения и облегчит ему отчет [на страшном суде]. И да пробудит нас [Аллах] от сна равнодушных. Аминь, аминь, о владыка миров!*”.
Эмир, да будет им доволен Аллах, послал Бу-л-Касима Кесира и Бу Сахля Завзани, чтобы они сели и совершили обряд оплакивания. Они пришли и просидели целый день, покамест не исполнили все должное. Гроб его отнесли в степь, и множество народу молилось за него. В тот день явились сипахсалар и старший хаджиб со многими вельможами. Удивительно было и примечательно: близ тех двух могил, которые Бу Наср видел и сказал: “О если, бы я был с ними третьим”, — находился рабат, и могилу для него сделали в этом рабате. Он оставался там дней двадцать, потом отвезли в Газну и похоронили в рабате, который он построил в Ляшкери, в его саду.
Хороших, годных гулямов, кои были невольниками, отвели в серай султана, а на лошадях, верблюдах и мулах поставили султанское тавро. Те несколько голов из них, которые от него требовали, а он возмущался, теперь с такой легкостью он бросил и ушел. По повелению [эмира] явился мушриф Бу Са'ид, чтобы описать казну [Бу Нас-ра]. Все, чем человек владел, было точно [указано] в той записке, которую он отнес эмиру. Перечень вышел такой, что не обнаружили ни на волосок больше того, что [он сам] написал. Эмир изумился честности сего человека при жизни и по смерти и очень его хвалил. Всякий раз когда о нем заходила речь, [государь] скорбел и сожалел, а Бу-л-Хасана Абдалджалиля поносил и называл неблагодарным.
На тайном совещании эмир отдал главенство в посольском диване ходже Бу Сахлю Завзани с тем, чтобы я состоял при нем помощником. На негласном совещании он говорил: “Не будь Бу-л-Фазл столь молод[1403], /601/ я эту должность отдал бы ему, потому что Бу Наср еще до кончины своей, на последнем пиру, тишком сказал мне: “Я, мол, стал стар, дело пришло к концу. Ежели помру, то Бу-л-Фазла надобно сохранить”. И везир тоже говорил [о нем] хорошие слова”. В час предзакатной молитвы я пошел к везиру — он был во дворце — и поблагодарил его. “Не меня благодари, а наставника благодари своего, ибо перед кончиной он сказал то-то и то-то, а эмир сегодня на тайном совещании [это] повторил”. Я помолился и за живых и за мертвого.
Работа не ладилась. Бу Сахль приходил и садился в этому саду в сторонке, покамест не надел на себя халат, драгоценный халат. В халате он отправился домой и ему славно воздали должное, ибо власть он имел значительную. В диване он сел в халате же в среду, одиннадцатого числа месяца сафара, и начал вершить дела. Был он весьма неприязнен. В работе я сколько мог старался ради его знатности и высокого сана, но когда я несколько времени терпел его злобность и коварство и понял, что он действует во всех отношениях наперекор Бу Насру Мишкану, я написал записку эмиру, да будет им доволен Аллах, как полагается писать в случаях просьбы об отставке от должности дебира. Я говорил: “Бу Наср, дескать, для [меня], слуги, [государя], был силой, но когда он приказал долго жить Высокому собранию, обстоятельства переменились; у [меня], слуги [государя], сила, что была в сердце, исчезла, но есть у слуги [твоего] старинные заслуги, и не должно, чтобы наставник мой со мной не соглашался в мнениях, потому что он человек злонравный. У государя есть еще должности, ежели высочайшее усмотрение сочтет возможным, я займусь другой, службой”.