Писали: “Весьма примечательные вещи произошли на сей раз: у сего народа не оказалось ни мужества, ни отваги, обоз они отвели на шестнадцать переходов и приготовились к бегству. Ежедневно всех всадников, кои у них были, они посылали на султанскую рать и ожидали, что вот-вот их воины повернут вспять, ударят на них и уйдут. Но тут случилось, что дворцовые гулямы оказали неповиновение и создалось очень тяжелое положение[1456]. Удивительней всего, что к этому народу пристал один мавлана-заде[1457]. Он знает науку о звездах, был помощником у звездочета, и некоторые его высказывания оправдались. Он уверял их, [потомков Сельджука], в Мерве, говоря, ежели-де они /628/ не будут эмирствовать в Хорасане, то ему надобно отсечь голову. В пятницу, когда произошло это событие, он все время твердил: “Держитесь еще немножко, до часа пополуденной молитвы”. Как раз в это время туда подоспела конница, и цель была достигнута — султанская рать обратилась вспять. Все три предводителя сошли с коней и земно поклонились мавлана-заде и тут же пожаловали ему несколько тысяч динаров, подали [ему] большие надежды и поехали туда, где произошло это событие. Разбили шатер и поставили престол. Тогрул сел на престол, явились все вельможи и приветствовали его эмиром Хорасана. Привели Ферамурза, сына [Сына] Каку. Тогрул обошелся с ним милостиво и сказал: “Ты претерпел мученья, воспрянь духом, ибо Исфаган и Рей будут отданы вам”. До часа вечерней молитвы они приносили награбленное и все разделили, звездочет получил немного и говорящего добра[1458]. Собрали султанские бумаги и архивные документы[1459]. Большая часть пропала, нашли только несколько черновиков и несколько писаний, но они очень им обрадовались.
Написали письма туркестанским ханам, сыновьям Али-тегина, Айн-ад-довле и всем туркестанским вельможам с извещением о победе и разослали с вестниками знаки архивных документов и войсковые значки. Гулямов-изменников, совершивших вероломный проступок, они очень обласкали и поставили эмирами над областями, пожаловали хергах и еще кое-что; да они и сами разбогатели, ибо не было меры тому, что они заполучили от грабежа. И никто не осмеливается им слова сказать погромче, потому что они говорят: это, мол, мы содеяли. Бежавших [султанских] пехотинцев приказали угнать в Амуйскую пустыню, дабы люди посмотрели на них в Бухаре и тамошних областях и стало несомненно, что поражение [султанской рати] — правда. Нет меры золоту и серебру, одежде и животным, попавшим в руки этого народа. Договорились, что Тогрул пойдет в Нишабур с тысячью конников, Ябгу сядет с йиналовцами в Мерве, а Дауд с главными силами войска отправится в Балх, чтобы захватить Балх и Тохаристан. То, что произошло до сего времени, — рассказано, а то, что впредь произойдет, [тоже] будет сообщено. Надобно, чтобы теперь нарочные гонцы обращались чаще /629/ и, дабы наша служба не приостанавливалась, дело [надо] предпринять иным способом, ибо бывшая основа дела опрокинулась.
Когда эмир остановился близ селения [принадлежавшего] Бу-л-Хасану Зафару[1460], на поклон туда явились предводители и приготовили много снаряжения по части шатров, хергаха и всяких вещей, кои были необходимы. Простояли там два дня, чтобы люди тоже немного, как придется, поправили дела. Гурцы оказали весьма добрую услугу и поднесли много угощенья. Эмир стал спокойней. Он справил в том месте праздник, очень скромный праздник. В час предзакатной молитвы я стоял на дежурстве. [Государь] спросил меня: “Что на сей счет надо написать туркестанским ханам?” “Что прикажет государь”, — ответил я. “В этом смысле приготовили два черновика Бу-л-Хасан Абдалджалиль и Мас'уд Лейс, видел ты?” “Нет не видел, — сказал я, — но то, что оба написали, вероятно, превосходно”. Он рассмеялся и приказал хранителю письменных принадлежностей принести черновики. Тот принес. Я внимательно прочел. Поистине, оба прекрасно соблюли сторону государя султана, и похвал выразили много и несколько слов написали тайнописью. Но нехорошо было то, что они писали: “Мы-де направляемся в Газну, сложив у Денданекана скарб, животных и снаряжение”. Эти два благородных человека всегда насмехались над Бу Сахлем, ибо навострили зубы на должность начальника посольского дивана и искали его промахов, а трудности по письменной части всегда случались. Эмир что-нибудь высказывал, а они отвечали, что надо, мол, передать Бу Сахлю, чтобы он составил черновик, понимая что на этом пути он пеший. Мне поневоле приходилось бить кулаком и я бил. Я прочитал черновики и сказал: “Прекрасно”. Эмир, да будет им доволен Аллах, произнес, — не было у него на свете равного в понимании тонкостей — “Надобно еще лучше [написать], ибо это [письмо] — извинение, а туркестанские ханы из таких людей, для которых подобные обстоятельства не остаются скрыты”. — “Да будет долгой жизнь государя, — ответил я, — ежели будет надобность просить у ханов снаряжения и продовольствия, то нужно письмо иного рода”. — “Надобность, конечно, будет, и, когда мы прибудем в Газну, то отправим посла с письмами и устными сообщениями. А сейчас, с дороги, надо написать письмо со стремянным о событии, кое приключилось”. — “Тогда надобно писать правду, дабы они нас не осудили, — заметил я, — ибо покамест, дойдет наше письмо, вестники неприятеля уже, наверное, отправились, везя вещественные доказательства и значки, у туркмен такой обычай”. /630/ “Вот именно, — соизволил сказать эмир, — составь черновик и принеси посмотреть”.
1460
Ниже (стр. 559), в послании Мас'уда к Арслан-хану, оно названо замком [хисар] Бу-л-Аббаса [сына?] Бу-л-Хасана Халафа.