Я удалился. Ночью черновик был сочинен и на следующий день, на другой стоянке, до того как прийти вместе с другими слугами, я понес его государю. Хранитель письменных принадлежностей принял, и эмир, прочитав, сказал: “Как раз то, что я хотел. Читай!” Я прочитал громким голосом. Присутствовали начальники дивана, все недимы и Бу-л-Хасан Абдалджалиль. Все сидели, а Бу-л-Фатх Лейс и я стояли. Когда [чтение] кончилось, эмир произнес: “Вот как я хотел”. Собравшиеся похвалили, подчиняясь слову повелителя, хотя кое-кому и не понравилось. Я по необходимости привел здесь список с того послания так же, как привел в этом сочинении некоторые другие вещи. Что бы ни сказали читатели, я считаю [это] допустимым; я исполняю свое дело. А до этого я рассказал о событии, дабы ведомо было.
“*Во имя бога милостивого, милосердого! Да продлит Аллах существование высокочтимого, преславного хана! Сие послание от меня к нему [писано] в рабате Керван, в семи переходах от Газны. Аллаху, да славится поминание его, хвала во всех обстоятельствах жизни! Да будет благословение божие над пророком-избранником Мухаммедом и семейством прекрасным его!*
Засим, да не останется скрыто от хана, что у господа бога, да славится поминание его, есть промысл, подобный мечу рассекающему, взмахи и ражение коего нельзя зреть, и то, что явится от того, постичь невозможно. Посему немощь человеческая объявляется в любое время, так что нельзя знать сейчас, что породит чреватая ночь. Мудрец тот, кто предает себя на волю бога и не полагается на могущество и силу свою, на оружие, кое у него имеется, а дело свое предоставляет господу богу, да славится поминание его, и признает за [волей] его добро и зло, помощь и победу, ибо ежели он на мгновение выйдет из дланей, в кои предал себя, и допустит обуять себя гордыне и духовному упоению, то испытает такое, что никому и на ум не приходило и до чего не достигало воображение, и впадет в бессилие. Мы молим господа бога, да славится поминание его, с искренним желанием, с благим помышлением и с чистой верой, чтобы он помог и поддержал нас в любых обстоятельствах жизни: в радости, в горе и благоденствии, и ни на час, ни даже на мгновение не предоставлял нас [самим] себе в благополучии, кое он посылает, и в невзгодах, кои случаются, и внушал бы нам рабское терпение и благодарность и мы бы крепко держались его, дабы за благодарность возросло благодеяние и за терпение воздалось добром. Хвала ему, благоприятствующему и помогающему!
/631/ Почти два года, покамест наше знамя находилось в Хорасане, обо всем, что происходило и случалось, об удачах и неудачах, мягком и суровом, хана ставили в известность и соблюдали обычай товарищества и соучастия во всех случаях, ибо чистосердечные отношения между друзьями заключаются в том, чтобы ничто, ни малое, ни большое, не оставалось сокрыто. Последнее послание, кое мы приказали написать с конным [нарочным], как бы полупослом, было из Туса, в пяти переходах от Нишабура. Мы сообщили, что остановились в том месте с ратью, потому что там пограничная область, смежная с Серахсом, Бавердом, Нисой, Мервом и Гератом, дабы посмотреть, к чему обяжет положение и что будут делать новоявленные [враги], которые расположились по краю пустынь.