/648/ На другой день приема не было. В час предзакатной молитвы эмир возвратился в новый кушк. В пятницу он открыл прием и сидел долго, потому что разбирал дела саларов, наличных денег, имущества и животных, принадлежавших арестованным. Из собственности Субаши не находили ничего, ибо она ограблена была два раза, зато из принадлежавшего Али и Бектугды находили очень много. Около часа предзакатной молитвы эмир встал. Я пошел и сказал Агаджи, что у меня есть тайное сообщение. Эмир вызвал меня к себе. Я доложил соображение о разговоре насчет Сури и сказал: “После того дня вышло промедление, потому что Сури просил то-то и то-то”. “Я так и думал, — заметил эмир, — точно так и оказалось. Ты скажи Сури, ежели спросит, что-нибудь другое”. Я удалился, и Сури спросил. Я ввел его в заблуждение, сказав: “Эмир говорит, что скудоумные [советники] высказывают много глупостей”.
В среду, за пять дней до конца месяца зу-л-ка'да[1492], дали два драгоценных халата хаджибу Бедру и хаджибу Ар-тегину: Бедру — [халат] старшего хаджиба, а Ар-тегину — начальника гулямов. Они удалились домой, и им хорошо воздали должное. Ежедневно они являлись ко двору со значительным нарядом слуг и прибором. На этой неделе эмир в глаза и через словесное сообщение выразил порицание Бу Сахлю Завзани за историю с Бу-л-Фазлом Курники[1493] и сказал: “Причина его мятежа — ты, потому что начальником почты там был твой помощник, он с ним ладил и соглашался и не доносил правду о его намерении, а ежели бы донес кто-нибудь другой, то он бы стал жаждать его крови. С помощью хитрости Бу-л-Фазл был пойман, ты и Бу-л-Касим Хусейри заступились, взяли его из моих рук, а ныне он завязал переписку с туркменами и, когда случился в Хорасане беспорядок, поднял мятеж и намеревается напасть на Буст. Теперь тебе придется отправиться в Буст, где находится Нуш-тегин Новбати со значительным войском, дабы войной или миром дело Бу-л-Фазла привести к благополучному концу”.
Бу Сахль очень взволновался, взял себе в помощники везира, подговорил ходатаев, ко сколь много ни говорили, эмир сильно бранился, как /649/ бывает в обычае у царей, когда они не расположены что-либо сделать. И везир потихоньку сказал Бу Сахлю: “Султан не тот, что был. Я совсем не знаю, что еще приключится. Не упорствуй, соглашайся и уезжай, не стоит, чтобы произошло что-нибудь, от чего мы все будем горевать”. Бу Сахль испугался и согласился. Как можно знать, что находится за завесой неизвестности! *Быть может, вы чувствуете отвращение к чему-либо, а оно вам к добру*[1494]. Ежели бы он не поехал в Буст, то после того, как эмир Мухаммед осилил этого падишаха в Мари-келе[1495], первый человек, коего разрубили бы пополам, был бы Бу Сахль, в силу того зуба, который на него имел [эмир Мухаммед]. Дав согласие отправиться, он сделал меня своим заместителем и снова взял от эмира грамоту с царской печатью, ибо опасался, как бы в его отсутствие его враги не напортили ему в диване. Я написал соглашение касательно дивана и дебиров, написал ответы, и [государь] сделал распоряжения. На рассвете Бу Сахль повидал эмира, был на словах обласкан и отбыл из Газны.
В четверг, в третий день месяца зу-л-хиджжа[1496], он остановился в одном саду на окраине города. Я поехал туда, условился с ним о тайнописи, простился и вернулся обратно. Наступил праздник жертвоприношения. Эмир распорядился, чтобы никакой пышности насчет гулямов, пехотинцев, свиты и угощения не было. Он прибыл на хазру площади, сотворили праздничную молитву и совершили обряд жертвоприношения. Праздник был очень тихий, без шума. Угощения не было[1497], и весь народ удалили. Люди не сочли это за доброе предзнаменование: пошли толки, что жизнь государя пришла к концу, но никто [ничего] не знал. В воскресенье, за два дня до конца месяца зу-л-хиджжа[1498], пришла спешная почта из Дербенд-и Шакурда[1499] с накинутым кольцом и запечатанная в нескольких местах. Я вскрыл ее, было это около часа пополуденной молитвы. Эмир удалил посторонних из серая, чтобы выслушать новости спешной почты. Начальник почты Дербенда писал: “Только что разнеслась ужасная весть. Слуга [государев] не хотел сообщать ее до прошествия часа предзакатной молитвы, ибо опасался, что это ложные слухи. В час предзакатной молитвы прибыло подтверждение, записка тайнописью, посланная слуге [государя] Эмиреком Бейхаки. Да будет она ведома”. Я перевел тайнопись, Эмирек Бейхаки писал: “С тех пор, как пришло извещение, что Алтукташ выступил из Газны, /650/ слуга [государя], каждый день посылал к нему одного-двух нарочных гонцов, сообщал ему о том, что происходило нового в положении неприятеля, о чем писали осведомители, и говорил, как надобно идти и какого рода меры предосторожности принимать. Он поступал согласно тому, что читал, и шел осторожно, в боевом порядке. Как раз когда он вышел из Баглана и приблизился к неприятелю, [воины] осторожность отбросили и начали заниматься грабежом, так что раияты стали взывать о помощи, спешно побежали и оповестили Дауда. Тот слышал, что из Газны идет салар и кто этот салар и держался настороже. Когда он со слов раиятов удостоверился, то сейчас же, чтобы убедиться полностью, назначил одного хаджиба с шестью тысячами всадников и несколькими предводителями встретить Алтунташа и распорядился, дескать, надо в нескольких местах устроить засады. Сам он покажется с двумя тысячами конных и вступит в жаркую схватку. Затем даст тыл, чтобы те сгоряча последовали за ним и прошли мимо засад. Тогда пусть выскочат из засад с двух сторон, помчатся и вступят в дело.
1495
***. Слово употребительно нарицательно — virgin fortress in the sense of an impregnable stronghold. Steingass, A Comprehensive Persian-English Dictionary, London, 1921, Ср. выше стр. 473.