Бу-л-Хасан выпил пять сатгинов, на шестом бросил щит[1513], на седьмом потерял рассудок, а на восьмом его начало тошнить и его уволокли ферраши. Лекарь Бу-л-Ала на пятом погрузился в раздумье и его увели. Хелиль, сын Дауда, выпил десять, Сия Пируз — девять, обоих отнесли на улицу Дейлемцев. Бу На'им выпил двенадцать и удрал. Дауд Мейменди свалился пьяный, мутрибы и скоморохи тоже все перепились и сбежали. Остались султан и ходжа Абдарреззак. Ходжа выпил восемнадцать и попросил позволения уйти, сказав эмиру: “Довольно, ежели еще поднесут, пристойность и рассудок меня, покинут”. Эмир рассмеялся и отпустил его. Тот встал и, соблюдая, все правила приличия, удалился. После этого эмир пировал в одиночестве и выпил двадцать семь сатгинов по полмена. [Затем] поднялся, потребовал таз с водой и молитвенный коврик, сполоснул рот и сотворил молитву пополуденную и молитву предзакатную. Казалось, будто* он совсем и не пил вина. И все это я, Бу-л-Фазл, видел воочию, своими глазами. А эмир сел на слона и направился в кушк.
В четверг, девятнадцатого числа месяца мухаррама[1514] кутвал Бу Али выступил с войском из Газны и пошел на халаджей, ибо от них: исходила крамола. По всем делам эмир обращался к Бу Сахлю Хамдеви, и на того нашло сильное отвращение, он отстранялся, но соблюдал сторону везира. Он заверял меня, что все тайные совещания и мероприятия, кои принимались, для него неприятны. Я тоже был причастеи к важным делам. Нежелание господствовать и несостоятельность суждений [эмира] дошли до такой степени, что он однажды устроил негласное совещание с Бу Сахлем /659/ — присутствовал и я — и сказал: “Область Балха и Тохаристан надобно отдать Бури-тегину, пусть он с мавераннахрским войском и свитой придет и воюет с туркменами”.
“Насчет этого следовало бы поговорить с везиром”, — ответил Бу Сахль. “Ты на него сваливаешь, потому что он человек просвещенный”, — произнес эмир и приказал мне в этом же заседании написать жалованную грамоту и письма.
Поставив печать, он сказал: “Нужно вручить кому-нибудь из стремянных, чтобы отвез”. “Слушаюсь”, — ответил я. Тогда Бу Сахль заметил: “Не лучше ли было бы стремянному поехать к везиру с решительным приказом послать грамоту дальше?” — “Ладно”, — промолвил эмир.
Великому ходже было написано[1515], что султан повелевает исполнить подобного рода несуразицы, ходжа, мол, знает лучше, что приказать. Бу Сахль сказал мне: “Было бы желательно, чтобы ты от себя сообщил, что я неповинен в негласных советах и неправильных решениях”. Я написал ходже тайнописью и рассказал обстоятельства. Стремянного отправили, и он добрался до ходжи. Ходжа задержал стремянного, грамоту и письмо, потому что понимал, что это неприемлемо, и прислал мне ответ со спешной почтой.
В понедельник, в первый день месяца сафара[1516], из Нагара в Газну приехал эмир Изедъяр[1517], повидал государя и уехал обратно. Ночью из Нагарской крепости привезли эмира Мухаммеда в сопровождении этого царевича и отвели в Газнийскую крепость. Приставом при нем был Сенгуй, начальник стражи. Четырех его сыновей, которых привезли вместе с ним, Ахмеда, Абдаррахмана, Омара и Османа ночью поместили на хазре Баг-и Фирузи. На другой день, развлекаясь с раннего утра, эмир пил вино. Поздним утром он позвал меня и сказал: “Сходи скрытно к сыновьям моего брата Мухаммеда и возьми с них торжественную клятву, что они будут служить честно и не противиться, и будь как следует осмотрителен. Когда с этим покончишь, приободри их от нашего имени, что на них, мол, наденут халаты. Ты возвратись к нам обратно, чтобы сын Сенгуя поместил их в серае, который построили в шаристане”. Я отправился в Баг-и Фирузи, на хазру, где они находились. На всех на них были надеты холщовые поношенные /660/ кафтаны, сами они все потрясенные и растерянные.
1515
Из следующих ниже слов Бу Сахля Хамдеви можно заключить, что письмо везиру было написано им, а не Бу Фазлом Бейхаки.