Но я пошутила. По правде говоря, огород, огород, огород, огород – это дело взрослых. Детям достается работа полегче: например, поливать (это довольно деликатное занятие: если переборщишь, неокрепшие ростки могут погибнуть) и пропалывать грядки. Но сейчас, когда грядки еще свежие, сорняков не так много; к тому же стоит просто дернуть за стебелек, и они выскальзывают из земли легко, как сабля из ножен (так я себе представляю, во всяком случае). Вообще-то мне их тоже жалко, они просто выбрали для себя неудачное место, лучше бы им было прорасти за калиткой. Бедняжки.
Матушка привезла из города несколько кустиков своих роз, завернув их во влажный джут, и посадила рядом с домом, но неизвестно, примутся ли они тут. «Цветы страдают, когда их таскают с места на место», – говорит она и, видимо, вспоминает увитое розами крыльцо нашего прежнего дома. А по-моему, можно обойтись и без роз: тут за калиткой растет все на свете. Календула и жасмин, мальва и водяные лилии, примула (Примула – красивое имя для девочки, правда?) и черноголовка, золотничка болотная и ипомея, павой и паслён, стрелолист – у него листья и правда похожи на стрелы – и подъельник, такой бледный, как вылепленный из воска (эти подъельники растут обычно группками – будто семейка привидений вышла на прогулку). В общем, тут вокруг настоящее раздолье. И, конечно, если хочешь построить новый мир, от чего-то приходится отказываться. Мы вроде первопроходцев, которые, вооружившись терпением и отвагой, осваивают бескрайние прерии Запада. Только нам гораздо проще, ведь наше путешествие было таким коротким, и крыша над головой у нас есть; а они спят под брезентом продуваемых насквозь фургонов, моются в реках и подвергаются всяким опасностям, вроде разбойников, скорпионов и змей. Само собой, их дети не ходят в школу; но и мы тоже. Я представляю, Марта, как ты завидуешь, но, поверь, не ходить в школу совсем не весело. Ты все время один, друзей нет, растешь, но не развиваешься. У нас-то, к счастью, есть отец с матушкой (и мистер Пэрри, без которого мы бы прекрасно обошлись), к тому же мы столько читаем и пишем, не только по учебе, но и для себя. Не то что ты, лентяйка.
Я все время думаю о том, что мне рассказал Оглобля про их путешествие сюда: две недели они качались на волнах океана, который вздымался под ними и дышал, и не видели ни клочка суши. Это, наверное, так непривычно. Не говоря уже о бурях, когда поднимаются гигантские волны и корабль накреняется. Когда он это рассказывал, мы стояли на веранде, уже вечерело и стало холодно, но из дома доносились голоса мужчин, которые что-то обсуждали. И мы решили померзнуть еще немного снаружи, а то в гостиной нам пришлось бы молчать и слушать взрослых. Под конец Оглобля добавил, опустив глаза: «Я боялся, что мы никогда не доплывем». Он не стал рассказывать (но мы с Эйприл уже знали от матушки, которая хотела нас подготовить, чтобы мы вели себя деликатно и не ляпнули чего невпопад), что его мама умерла. Вот что заставило их покинуть Англию, а не только восхищение идеями моего отца и желание разделить с ним мечту о Рае – нашу общую мечту.
Знаешь, Марта, тут найдется местечко и для тебя. Понимаю, что твоя мама никогда не разрешит тебе приехать к нам, она ни за что не допустила бы, чтобы ее дочь сделалась такой же чудачкой, как я, даже на время; но мы ведь можем себе позволить немного помечтать, в этом нет ничего дурного. Представим, что ты приезжаешь одна, в собственной двуколке, запряженной серой кобылкой. С собой у тебя только одна сумка – этого достаточно, чтобы жить в Раю. Советую тебе взять теплые вещи, в которые можно кутаться, лучше всего шерстяные – тебе можно, ты же гостья, – а нарядные платья, умоляю, оставь в Конкорде, чтобы мне не пришлось тебе завидовать. К тому же я очень огорчусь, если твой хорошенький носик покраснеет от насморка. Спать ты можешь наверху, как мы с Эйприл; я приготовлю тебе хрустящую крахмальную постель под крохотным окошком в крыше: в ясные ночи ты сможешь наблюдать за звездами, а утром – как небо перетекает из черного в серый, а потом в розовый, а из розового в голубой: ты даже не представляешь, каким разноцветным бывает невидимый обычно воздух. С утра ты поможешь мне на огороде, но чуть-чуть, чтобы земля не забилась под ногти, ты же этого терпеть не можешь, а работать в перчатках не получается. Потом мы убежим в лес – только обещай, что не будешь бояться. В лесу дятел развешивает картины: их так много, на целую галерею хватит – слышишь, как он стучит? То и дело вопит и плачет гагара, так и хочется утешить ее и погладить по головке, но она все равно увернется, ведь она не только плакса, но и ужасная трусиха. Зато, если вести себя тихо-тихо, к нам выйдет косуля с носиком будто из стекляруса, она нас не боится, мы же дети и ничего плохого ей не сделаем, и уж точно не будем на нее охотиться, даже если научимся обращаться с ружьем. Когда стемнеет, мы вернемся домой, мама приготовит овсяную похлебку с ягодами: уверяю тебя, Марта, нет ничего вкуснее, если по-настоящему проголодаешься. Потом мы почитаем «Путешествие Пилигрима», это такая потрясающая книга, что мне уже совсем не обидно, что глупые деревенские дети дразнят меня пилигримкой. «Я ищу и добиваюсь наследства нетленного, непорочного, которое никогда не увядает. А мне сказано, что оно на Небе, в безопасном месте, и будет разделено в назначенное время между теми, которые прилежно будут стараться получить его»[3].
3
Книгу «Путешествие Пилигрима в Небесную страну» написал английский проповедник Джон Беньян, перевод на русский язык Ю. Д. Засецкой.