После того как они разошлись, я, не торопясь, смог уйти незамеченным и счел излишним вновь подвергать себя риску, прячась назавтра под той же кроватью: я уже и так достаточно много узнал. Около полуночи я сел на корабль, а утром до полудня уже был в Венеции. Я зашел в аптеку, где молодой человек любезно записал с моих слов на бумаге фамилии шестерых бунтарей, и, заявив, что дело идет о государственном преступлении, я получил аудиенцию у секретаря инквизиторов, которому все и рассказал. Он приказал мне прийти к нему на рассвете следующего дня. Я так и сделал и получил распоряжение пойти к мессеру гранде для встречи с человеком, в сопровождении которого я отправлюсь на Изолу, чтобы показать ему капеллана; по-видимому, тот еще не уехал. Он сказал, что после этого я смогу жить спокойно, где мне заблагорассудится. Я исполнил его приказ. Мессер приставил ко мне человека, который дал мне на расходы шесть серебряных дукатов, и мы тотчас пустились в дорогу. Я уверен в том, что сам он получил двенадцать дукатов, однако я сделал вид, будто доволен. Приехав в Изолу, я указал ему на капеллана и удалился. К вечеру я увидел в окошке мою куму, жену Л***; она попросила, чтобы я зашел побрить ее мужа, потому что первое мое ремесло — цирюльник и парикмахер. После того как я его побрил, он угостил меня стаканчиком отличного рефоско, отрезал несколько кусков чесночной колбасы, которую мы с ним съели. Когда мы остались вдвоем, взыграла моя привязанность к нему, ведь душа-то у меня добрая. Взяв его за руку и проливая слезы, я попросил его прервать дружеские отношения с капелланом, а главное — поостеречься и не подписывать некое послание. Мой кум побожился, что капеллан не входит в число его друзей и он никогда ничего не подписывал, и попросил объяснить, о чем идет речь. Тогда я рассмеялся, стал уверять его, будто пошутил, и ушел, раскаиваясь, что внял порыву своего доброго сердца и попытался мудро предостеречь его от опасности. Назавтра я не увидел ни того человека, ни капеллана; через неделю я покинул Изолу и отправился к мессеру гранде, который без дальнейших церемоний велел вчера посадить меня в тюрьму, а сегодня — сюда, в вашу камеру, за что я благодарю святого Франциска, ибо оказался в обществе порядочного человека и доброго христианина. Я думаю, вы знаете, по какой причине находитесь здесь, но не стану вас об этом спрашивать. Меня зовут Кекко из Кастелло, я цирюльник в Понтесело, рядом с церковью Святого Мартина. Фамилия моя Сорадачи, а супруга моя — из рода Легренци, дочь одного из секретарей Совета десяти; она влюбилась в меня, презрела все предрассудки и решилась стать моей женой. Она будет в отчаянии, потому что не знает, что со мной случилось, но надеюсь, меня здесь продержат недолго, всего несколько дней, чтобы секретарю было удобнее, ведь он наверняка захочет расспросить меня поподробнее».
Прослушав этот бесстыдный рассказ, показавший мне сущность этого монстра, я сделал вид, что сострадаю ему, и, похвалив за патриотизм, сказал, что не сомневаюсь в том, что скоро его выпустят на свободу. Полчаса спустя он уже спал, а я обо всем написал отцу Бальби, указав, что необходимо прервать работу и ждать, пока сложатся благоприятные обстоятельства.