Назавтра я наказал Лоренцо купить мне деревянное распятие, картину с изображением Пресвятой Девы и сосуд со святой водой. Сорадачи храбро потребовал у него свои десять сольдо, а Лоренцо, играя в великодушие, начал смеяться, называя его мошенником, и дал ему двадцать. Я наказал ему принести мне вчетверо больше вина и чесноку, поскольку мой сосед сообщил мне, что обожает чеснок. После ухода Лоренцо я поделился супом с этим доносчиком и придумал способ, как мне проверить его; но прежде я ловко вытащил из книги письмо от отца Бальби и углубился в чтение, на что мой сосед не обратил никакого внимания. Монах описывал, какое испытал удивление и ужас: полуживой от страха он сумел тотчас же вернуться в свою камеру и быстро закрыл дыру в потолке картиной; но если Лоренцо уже заходил к нему, то все пропало, тогда он увидел бы зияющую дыру и не нашел бы его в камере.
Прослушав рассказ Сорадачи, я пришел к выводу, что его всенепременно подвергнут допросам; задержать его могли только по подозрению в клевете или из-за неясностей в его доносе. Тогда я решил доверить ему два письма; и если, выйдя из тюрьмы, он отнесет их адресатам, то эти письма не принесут мне ни пользы, ни вреда. Они смогут на что-то сгодиться лишь в том случае, если, вместо того чтобы передать их по назначению, он сыграет со мной злую шутку и отдаст секретарю инквизиторов. Таким образом, я провел бóльшую часть дня, сочиняя письма и записывая их карандашом. На следующий день Лоренцо принес мне деревянное распятие, образ Пресвятой Девы и бутыль со святой водой.
Как следует накормив Сорадачи и крепко напоив его, я сказал ему, что должен попросить его оказать мне величайшую услугу, рассчитывая на его отвагу и умение держать язык за зубами, поскольку если дознаются, что именно он оказал мне эту услугу, его ждет наказание. Затем я сообщил ему, что нужно будет отнести по указанным адресам два письма, от которых зависит мое благополучие. Я попросил его поклясться на распятии перед изображением Девы Марии, что он не предаст меня. Он сказал, что готов поклясться и скорее умрет, чем обманет мое доверие; из глаз его полились слезы, происхождение которых можно объяснить обильными возлияниями. Для начала я подарил ему рубаху и ночной колпак. Потом поднялся, обнажил голову и перед двумя святыми образами произнес клятву с заклинаниями, в которых не было ни крупицы здравого смысла, но звучали они устрашающе. Я оросил святой водой камеру, его самого, себя и многажды осенил себя крестным знамением. Я заставил его опуститься на колени, произнести клятву и пообещать, что, если он нарушит ее, на его голову обрушатся самые страшные проклятия. Он отважно выполнил все, что я велел. Затем я отдал ему два незапечатанных письма, и он сам предложил зашить их ему за подкладку куртки на спине, чтобы их не нашли, если при выходе из тюрьмы его вдруг решат обыскать.
Я не сомневался, что человек этот передаст мои письма прямо в руки секретарю. Поэтому я приложил все свое эпистолярное мастерство, чтобы трибунал не смог по стилю письма догадаться о моей уловке. Письма эти были рассчитаны на то, чтобы вызвать жалость и уважение со стороны трех всемогущих личностей, приговоривших меня к столь жестокому рабству. Они были адресованы синьору Бр*** и синьору Гр***. Я просил сохранить их доброе ко мне расположение, не беспокоиться обо мне и ничуть не печалиться о моей участи, ибо обращаются здесь со мной весьма по-божески, что позволяет надеяться на скорейшее помилование. Я сообщал, что по выходе моем из заточения они увидят, что оно не только не причинило мне вреда, а наоборот, пошло на пользу, ибо нет в Венеции другого человека, который так нуждался бы в исправлении, как я. Я умолял синьора Гр*** послать мне несколько бутылей полесельского вина, а синьора Бр*** — послать мне «Историю Венеции» Контарини[85] и — до начала зимы — широкие сапоги на медвежьем меху, поскольку, находясь в камере, где я могу ходить взад и вперед не наклоняясь, я должен держать ноги в тепле. Я не хотел, чтобы Сорадачи знал, что мои письма абсолютно невинны, ведь если бы ему стало об этом известно, он мог бы поддаться порыву и поступить как надлежит порядочному человеку. Он зашил их в свою куртку.
Через два дня с ударами колокола Терца Лоренцо поднялся к нам и велел Сорадачи идти вниз, а поскольку он так и не вернулся, я решил, что больше его не увижу. Я написал монаху, чтобы он возобновил работу, но к концу дня появился Лоренцо и привел назад это мерзкое существо. После ухода стражника тот рассказал мне, что секретарь инквизиторов заподозрил его в том, что он предупредил капеллана, поскольку тот не только не появился у посла, но по прибытии в Венецию не привез с собой ни письма, ни подписей. Он сказал, что после этого допроса, когда секретарь должен был удостовериться в его невиновности, его на семь часов поместили в одиночную крошечную камеру, а потом связали во второй раз и в таком виде отвели к секретарю, который требовал, чтобы он сознался в том, что сказал кому-то на Изоле, что священник больше туда не вернется, но он в этом не признался, потому что это было ложью. Наконец секретарь позвонил в колокольчик и велел увести его в мою камеру.