— На что? — Она остановилась перед ним. Но он не остановился. Подошел прямо к ней и схватил в охапку, отрывая от пола.
— Найти меня, — выдохнул он ей в ухо, прежде чем влажно поцеловать в шею.
— Ты сам мне так сказал, — напомнила она, чувствуя облегчение от его ответа.
— Да, но ты такая пугливая. Я думал, ты спрячешься в своем номере, и мне придется снова тебя разыскивать.
Она шлепнула его по плечу, и он поставил ее на ноги.
— Нет, я больше не такая.
— О, замечательно. Какая хорошая девочка, — поддразнил он.
— Я что, должен продолжать стоять здесь, как чертов извращенец?
Миша забыла о другом мужчине. Присутствие Таля делало ее глупой. Она хотела отступить, но Таль обнял ее и прижал к себе. Он кивнул своему другу.
— Миша, это Клаудио Руиз, мой напарник. Вроде того. Все зовут его Руизом, — представил их Таль.
— Ты та самая цыпочка? — уточнил Руиз.
Миша покраснела и снова попыталась оттолкнуть Таля. Вероятно, он все рассказал о ней своему другу, о том, чем они занимались.
— Единственная и неповторимая, — пробормотала она, отрывая от себя руку Таля.
— И, слава Богу, если бы ты была не единственной, я бы, вероятно, больше никогда не увидел своего «напарника», — поддразнил Руиз. Он улыбался и смеялся, но под этим крылась суровость. Его глаза совсем не улыбались и пристально разглядывали Мишу.
Я ему не нравлюсь.
— Простите, я не пытаюсь быть Йоко, — заверила она (прим.: Йоко Оно — японская авангардная художница, певица и деятель искусства, вдова Джона Леннона. Многие винили ее в распаде The Beatles).
— О, нет, просто он столько о тебе говорит. Очень много. Не переставая. Не затыкаясь. Я не могу вставить ни слова. Не… — затарахтел Руиз.
Таль отвесил ему подзатыльник.
— Заткнись, Руиз. Дай нам двадцать минут, и мы встретимся в баре, — внезапно сказал Таль и свободной рукой выхватил из руки Руиза спортивную сумку.
— Что? Но я думал, ты хочешь… — запротестовал его напарник.
— Нет-нет, все в порядке, Таль, можем встретиться потом. Я просто хотела поздороваться, правда… — вмешалась Миша.
— Тихо, — рявкнул Таль. Все замолчали. — Миша, ты никуда не пойдешь, кроме как наверх. Руиз, с нашей проблемой мы разберемся позже. Встретимся здесь через двадцать минут.
Потом Таль практически потащил ее в лифт.
— Честно, повеселись со своим другом. Я не пытаюсь быть «такой цыпочкой», я просто хотела поздороваться, — быстро сказала она, как только они остались одни.
— Я хочу, чтобы ты была «такой цыпочкой», и ты сделаешь гораздо больше, чем просто «поздороваешься», — заверил он ее.
Он провел пальцами по волосам и мотнул головой. Во все стороны полетела пыль — его черные волосы выглядели с проседью.
— Чем вы занимались!? — спросила она, снова блуждая взглядом по его одежде.
— Хммм, ты не хотела бы знать, — поддразнил он, хватая ее за бедра и притягивая к себе.
— Нет, хотела бы. И перестань меня лапать, ты весь в грязи.
— Ой, брось, ты любишь меня грязного, — проворковал он, наклоняясь, чтобы укусить ее за ухо.
— Грязного, а не чумазого. Ты противный, — заявила она.
— Грязный, порочный, противный, непристойный; я — человек многих талантов, — прошептал он, проводя языком по раковине ее уха.
Он выглядел так, будто катался в яме с засохшей грязью, но когда он поцеловал Мишу, она его не остановила. Не могла ему сопротивляться. Прикажи он ей встать перед ним на колени — в лифте, каким бы грязным он ни был, — и она сделала бы это, не раздумывая.
Почему жизнь не может быть похожа на грязного мужчину, который хорошо целуется?
— Я не нравлюсь твоему другу.
Прошло уже около сорока пяти минут, когда Таль и Миша спустились вниз.
— Дело не в этом, он просто… замкнутый, — попытался объяснить Таль.
— Я не нравлюсь твоему «замкнутому» другу, — повторила она.
Он закатил глаза.
— Он тебя не знает, как же он может составить о тебе какое-либо мнение? — заметил он.
— Хм, это называется «осуждение». Из-за… ну, знаешь… моей проблемы, — заикаясь, пыталась объяснить она. Они по-прежнему избегали слова на букву «б».
— Ах, «моя проблема», как чудесно. Как раковая опухоль, — усмехнулся он, хотя прозвучало сердито. Зло.
— Не смешно, — огрызнулась она.
Майк был абсолютно невинной жертвой ее небольшой интрижки. Ну, не такой уж и небольшой, вполне даже значимой, — и от этого стало только хуже. Она не позволит ни Талю, ни кому-либо еще говорить о нем столь пренебрежительно.