Он кусал ноготь большого пальца, пока машина мчалась по городу. Раньше он действительно не тратил время на размышления о том, что происходит между ними. Он сказал ей, что они действуют по ситуации, просто развлекаются. И это, на самом деле, было развлечение…
Но больше уже нет. Каким-то образом за столь небольшой промежуток времени это превратилось в нечто большее. Он почувствовал это еще до того, как ушел. В свое отсутствие он почувствовал это еще больше. И сейчас он чувствовал это сильнее, чем когда-либо, поскольку беспокоился, что Руиз, возможно, разрушил нечто удивительное еще до того, как оно по-настоящему началось.
Что я делаю, гоняюсь за замужней женщиной по всему Риму? Глупый я, глупый. Такое может произойти только со мной. Я — единственный мужчина на земле, который, наконец-то, увлекся женщиной, а она, черт возьми, оказалась замужем.
Он не стал останавливаться у стойки регистрации или пытаться позвонить ей еще раз. Сразу пошел в ее номер. Постучал в дверь. Ей потребовалось некоторое время, чтобы подойти к двери, и когда она открыла ее, Таль прислонился к дверному косяку.
— Я сказал тебе остаться, — сказал он с улыбкой. Она хмуро посмотрела на него, зажав зубами нижнюю губу и держа дверь практически закрытой.
— Таль, когда есть только мы, все похоже на сон, как бы банально это ни звучало. Но присутствие других людей делает все реальным. А реальность ужасна, — сказала она почти шепотом.
Боже, не говори так. В нас нет ничего ужасного. Я начинаю думать, что мы единственно «правильное», что происходит в нашей жизни.
— Руиз повел себя как мудак, он просто… волнуется из-за работы, — попытался объяснить Таль. Попытался успокоить ее. Попытался убрать с ее лица это обеспокоенное выражение. Он знал, что это глупо, но не мог сказать ей больше. Она отвела взгляд от его глаз в сторону коридора.
— Дело не только в нем, — ответила она.
Ох.
— Что случилось? Он звонил? — прямо спросил Таль.
На самом деле, Миша никогда не говорила о своем муже, не сказала бы и сейчас. В своей голове Таль ненавидел этого человека. Ненавидел делиться с ним. Миша по-прежнему не смотрела на него. Только нахмурилась и кивнула.
Таль не знал, что произошло с отношениями Миши, не мог понять этого. Она была сексуальной. В добавок ко всему, невероятно красивой. Пленительной. Значимой. Как солнце, втягивающее его в свое гравитационное поле.
Он потянулся к ней, провел пальцами по ее лицу, и ее глаза медленно закрылись. У нее были удивительные карие глаза, один чуть темнее другого. Он продолжал медленно скользить пальцами по ее волосам. Переместил руку ей на затылок, пытаясь притянуть к себе. Она стояла на месте.
— Таль, — прошептала Миша, не открывая глаз.
— Просто позволь мне быть с тобой, — прошептал он в ответ.
Он не понимал, откуда взялись эти слова, но они прозвучали.
Позволь мне заставить тебя чувствовать себя целой.
Он продолжал тянуть, и она, наконец, поддалась. Позволила ему вытащить ее в коридор. Позволила прижать себя к нему. Позволила поцеловать себя. Поцеловать так, как она того заслуживает. Как ее всегда должны целовать.
Какого черта я делаю?
— Где ты училась? — выпалил Таль, и Миша взглянула на него.
— В Мичиганском университете, изучала танцы, — ответила она, для пущего эффекта задирая ногу. Он улыбнулся.
— Так я и знал.
— А ты?
— Я нигде не учился. Некоторое время служил в израильской армии.
Миша удивилась. Не только тому, что он служил в израильской армии, но и тому, что он действительно ответил на ее вопрос.
После того, как Таль убедил ее впустить его в номер, все немного улеглось. Он устраивался поудобнее, пока она ходила в ванную, чтобы привести в порядок заплаканное лицо. Когда она вернулась, он сидел у изножья кровати. У Миши был стандартный номер, а не люкс, как у него. Вся мебель — это кровать размера «queen» и два мягких кресла, придвинутых к маленькому круглому столику.
Миша растянулась на кровати и уперлась ногами в стену над изголовьем. Таль лег с того места, где сидел, и их головы оказались рядом друг с другом. Затем они начали говорить.
Чего они договаривались не делать.
— Военный, я должна была догадаться. Этим ты сейчас занимаешься, ты — военный фотограф? — продолжила она, ставя согнутые в коленях ноги на подушки.
— Нет, я давно уже не в армии. Ушел в двадцать три года, — объяснил он.
При этих словах она впервые осознала, что даже не знает его возраста.