— Я мог бы узнать тебя намного лучше сегодня у тебя дома.
О, да, он ко мне подкатывает.
— Сожалею, но я замужем, — машинально ответила она.
— Я тоже сожалею. Мы могли бы пойти ко мне.
Вот этот момент. Тот самый момент.
Миша покраснела и ответила: «нет, спасибо». Расплатившись с барменом, она забрала поднос с напитками, и вежливо улыбнувшись своему поклоннику, вернулась к столику.
Но после двух шотов подряд и водки с тоником, она часто посматривала в сторону барной стойки. На мужчину. Время от времени он оглядывался через плечо, иногда подмигивал. Жевал соломинку. Миша знала, что не пойдет к нему домой, не сделает ничего плохого.
Но не потому, что это было плохо.
А только потому, что ее подруги увидят, какой она ужасный человек.
Вне всякого сомнения, я попаду в ад.
— Уверена, что не хочешь, чтобы я поехал с тобой? Я мог бы купить билет, — предложил Майк, следуя за ней по аэропорту.
Миша закатила глаза.
— Мы это уже обсуждали, Майки. Я в самом начале спросила, не хочешь ли ты поехать со мной. Ты отказался. Сейчас уже поздно. У тебя работа. Ты приедешь ко мне в гости через месяц, — напомнила она ему, поправляя сумку повыше на плече.
— Я буду очень по тебе скучать, — вздохнул он.
Миша нахмурилась и посмотрела на него.
— Я тоже, милый.
Какое ужасное чувство, потому что она действительно будет скучать по нему. Очень сильно. Просто не так, как должна была скучать. Не так, как жена должна скучать по мужу.
Прежде чем она успела пройти через охрану, он крепко ее обнял. Она прижалась к нему, находя утешение в его знакомом запахе, его знакомом теле. С ним она чувствовала себя так комфортно.
Может, наша проблема как раз в том и заключается, что нам просто слишком комфортно.
На прощание Майк коснулся ее губ целомудренным поцелуем. Никакого языка. Ничего сверхэмоционального. Конечно, нет. Она прильнула к нему ближе, но он смутился. Прервал объятия. Ей хотелось рассердиться. Она вот-вот заберется в металлическую трубу смерти, которая может упасть с высоты в пять миль, швырнув ее в огненную могилу, — неужели ему жаль для нее немного страсти? Немного эмоций?
Маленькой ласки языком!?
Пройдя через охрану, она еще раз помахала ему. Он послал ей воздушный поцелуй, который она поймала, и ушла. Ускорила шаг, волоча за собой багаж.
Она прошла несколько выходов на посадку, прежде чем поняла, что плачет.
Глава 2
— Миша —
Вы должны понять, я не пыталась усидеть на двух стульях. Дело было не в этом.
Я была ужасным человеком, который просто не хотел навредить своему лучшему другу.
Безусловно, мы с ним об этом говорили, конечно, обсуждали эту тему — но когда тебя сбивают на таком количестве поворотов, ты начинаешь отстреливаться. Иногда не очень благородным образом.
Я не пытаюсь оправдываться. Моему поступку нет оправдания. Мне следовало расстаться с ним. Конец разговора. Я знаю это. Я знаю это.
Но когда вы смотрите на своего лучшего друга, человека, который является частью ткани вашего существа, и буквально видите, как его сердце начинает трескаться, что ж… требуется много сил, чтобы разбить его окончательно. Разрушить его.
Для такого нужен кто-то сильнее меня.
Вот тогда и начинаешь оправдываться.
Может, мне суждено было стать свингером, вот в чем дело. Я просто состою в свободных отношениях… о которых знаю только я…
Он никогда не узнает. Никогда не поймет. Мое сердце по-прежнему может принадлежать ему — это все, что имеет значение, верно? Я могу получать удовольствие с кем-то другим, желать кого-то на стороне, но при этом принадлежать ему так, как ему нужно.
Это пи*дец. Полный пи*дец. Но начинает обретать смысл. Особенно в тот момент, когда тебя перестает волновать, сделал ли он то же самое. Потому что этот довод останавливал меня в самом начале: как бы я себя чувствовала, если бы он изменил мне?
Первый год или два мне это помогало. Потом медленно, но верно прошло. Мне стало все равно. Майк мог бы трахнуть половину района, и я была бы в восторге, потому что это означало бы, что я могу сделать то же самое. Это означало бы, что мой лучший друг, наконец, испытал удовольствие и желание, которых он так долго не получал. Это означало бы, что я тоже, наконец, смогу их испытать.
Потому что испытывать их друг с другом больше не представлялось возможным.