И все же дела обстояли скверно.
Майк по-прежнему не отвечал на звонки. Общение полностью проходило через юристов. Она до сих пор не вернула свои сбережения. Ее мать оттаивала, но не очень быстро. Поддерживал Мишу только отец, как и всегда.
А Миша просто существовала. Просыпалась, шла в студию, танцевала восемь часов, возвращалась домой. Просыпалась, шла в студию, танцевала восемь часов, возвращалась домой. И так каждый день. Выходные она проводила в квартире, просто отдыхая с девочками.
Так я вгоню себя в депрессию.
Вернувшись вечером с работы, она ожидала прежней картины, но ее ждал сюрприз. Когда она открыла дверь, дома никого не было. Диван-кровать убран. Квартира приведена в порядок. Она шла по ней медленно, почти с опаской. Затем ее телефон издал сигнал входящего сообщения, где Лейси объяснила, что они ужинают с ее родителями. Будут отсутствовать допоздна, возможно, даже останутся на ночь в их доме.
Свобода!
Миша достала пинту мороженого и принялась за него, одновременно потягивая «Baileys» прямо из бутылки. Когда уровень сахара в крови зашкалил, она вышла из дома и купила нездоровое количество китайской еды. Съеденный объем чау-мейн приравнивался к ее весу.
Она уже начала сожалеть о своем выборе вечернего времяпрепровождения, когда в ее дверь постучали.
Неужели Лейси забыла ключ?
— Слава богу, ты вернулась, возможно, меня придется выкатывать через… — начала она, открывая дверь. Но остановилась на полуслове. На полувдохе. В середине существования.
— Привет, — просто сказал Майк.
Она разрыдалась. Вот так сразу, без всяких всхлипов.
Они так давно не виделись.
Майк завел ее в квартиру. Усадил на диван, прежде чем покопаться в холодильнике. Плеснул на дно стакана немного водки и протянул ей. После того, как она выпила, он автоматически налил ей еще.
Он все еще знает меня.
— Я… прости, просто… мы так давно… так давно, — бормотала она, пытаясь отдышаться.
— Да, знаю. Мне требовалось время. Много времени, — вздохнул он.
— Конечно.
— Я посещал психотерапевта, — выпалил он.
— Замечательно. Молодец, Майк.
— И мы работали над прощением, — продолжил он.
— Ты не обязан меня прощать, — заверила она.
— Нет. Мы работали над тем, чтобы я попросил прощения у тебя, — поправил он.
Миша меньше бы удивилась, если бы он ее ударил.
— За что!? — воскликнула она.
— За то, что обращался с тобой так, как в Италии. Я никогда ни на кого не поднимал руку, ты же знаешь. До сих пор не могу поверить, что прикоснулся к тебе вот так. Я немного ненавидел тебя и, возможно, немного хотел, чтобы ты умерла, но не желал причинять тебе боль.
— Я знаю это, Майк. И знала это тогда. Мне нечего прощать.
— Нет, есть, — возразил он, глубоко вздохнув. — Я принимал тебя как должное. Не слушал тебя. Отталкивал всех, включая тебя. Я знаю, что ты усердно работала над нашими отношениями, пыталась донести до меня наши проблемы. Я понял… понял, что был больше одержим идеей «идеального брака», когда должен был пытаться сделать отношения лучше.
— Это потрясающе, Майк, и честно скажу: мне приятно слышать, что ты теперь открыт для разговора. Но я все равно не должна была делать того, что сделала, — тихо сказала она.
— Не то слово! — громко заявил он, и они оба рассмеялись. — Тебе следовало уйти еще до отъезда в Италию. Боже, хотел бы я, чтобы ты это сделала.
— Я тоже.
Повисла неловкая тишина.
— Я принес тебе чек, — выпалил он.
— Что?
— Наш счет. Прости меня, я злился.
Майк вынул из кармана лист бумаги. Это был банковский чек, выписанный на ее имя, на большую сумму. Много денег, за которые она упорно трудилась на ненавистной работе.
— Я понимаю, — ответила она, забирая у него чек.
— Я пока не знаю, смогу ли быть твоим другом. Я просто хотел… хотел, чтобы ты знала, что я больше не ненавижу тебя. Не думаю, что ты мне очень нравишься, но я тебя не ненавижу.
Миша улыбнулась.
— Я тоже не очень себе нравлюсь, — прошептала она, вытирая глаза.
— Он… вы все еще… вы… — пробормотал Майк.
Она покачала головой и встала.
— Нет.
Уточнять она не стала.
— Я кое с кем встречаюсь, — его голос звучал нервно.
Она наполнила стакан водой и снова села.
— Правда? Это замечательно. Я серьезно, — выпалила она, не кривя душой.