Мне повезло: мы с Борькой попали в разные бригады, даже на разные строящиеся суда, и виделись теперь очень редко, только случайно. На новогоднем празднике в клубе завода слегка подвыпивший Борька пригласил меня танцевать, и я пошла, только все удивлялась, что решительно ничего уже не чувствую от близости его.
— Чего ты улыбаешься? — спросил меня Борька и не удержался, скользнул глазами вниз: — Все обошлось, да?
— Да.
Через несколько минут Борька совсем негромко проговорил:
— Ты меня предупреждала, но ведь в такие минуты человек себе не хозяин…
— Нет, человек во все минуты себе хозяин, иначе земной шарик вообще давно сгорел бы!
Танец уже кончился, и Борька, провожая меня к девчонкам, с которыми я стояла раньше, все-таки спросил:
— Не могу я понять, почему ты так разом-то порвала, а?
Объяснить ему это все равно пришлось бы рано или поздно, поэтому я остановилась и обернулась к нему. Да, красивые у него глаза и лицо, и плечи широкие, и сам высоченный парень, ну прямо-таки картинка, а ведь не поймет он того, что я собираюсь ему сказать, если не найду я по-школьному убедительный довод, нет, не поймет.
— Вот, допустим, в бутылку из-под минеральной воды налита водка, ты ведь не определишь, что это водка, так?
— Так.
— Выпить тебе для этого ее надо, так?
— Так.
— Вот и у нас с тобой: пока игра-поцелуи были, ничего я не понимала, а стоило мне всего один-единственный раз по-серьезному тебя увидеть, и сразу я поняла, что мы с тобой чужие люди! Во всем главном и навсегда чужие! — Я поглядела, как он силится понять, и улыбнулась успокаивающе: — Ничего, потом поймешь. Ну, спасибо за танец.
— И тебе спасибо, — он ушел.
Вот так и была поставлена последняя точка в моей истории с Борькой Залетовым. Весной после того нашего новогоднего разговора он женился на Вале Шевелевой, нормировщице из столярного цеха, и переехал из нашего дома к ней. А потом ушел служить в армию. У Вали родился сын, и она с завода тоже уволилась. А старшие Залетовы, когда Борька выписался из их квартиры, поменяли ее на однокомнатную. Сейчас их вспоминает, кажется, одна дворничиха тетя Шура:
— Эх, нету Трофки: он бы вам за рваненький исправил уборную на пять минут.
Мама с отцом сначала удивленно поглядывали на меня, когда я перестала встречаться с Борькой, потом все-таки спросили:
— Кончилась твоя дружба с Залетовым, что ли?
— Кончилась.
И они с откровенным облегчением заулыбались.
4
Сейчас все у меня в жизни сложилось счастливо, каждый день перед глазами серо-голубая гладь воды, посеребренная в дымке; такое же небо, тихое и ласковое; и четкие силуэты кораблей у противоположных причалов; и решетчатые стрелы кранов, точно вычерченные тушью. А вокруг меня привычно громоздятся пузатые и высоченные корпуса судов, оранжево-черные, еще не покрашенные. И весь воздух по-деловому заполнен громыханьем железа, гудением сварки, дробью автоматических молотков. И ногами я будто чувствую выпуклое тело только что сваренной палубы… До того уж я свыклась с тем представлением, когда все у меня хорошо, что вот недавно ездили мы в отпуск по Волге с Лешей и Верушкой, стояли вечером на верхней палубе, смотрели на Волгу и небо, и я вдруг сказала:
— Да чего ж приятно, да? Совсем как у нас на заводе!
Леша посмотрел мне в глаза, все понял, как обычно, и ласково обнял за плечи, а Верушка потянула его за руку и спросила:
— Пап, а чайки у вас на заводе тоже есть?
Тогда, три года назад, одним из первых моих ощущений было именно это чувство надежной уверенности, которое впервые появилось у меня, когда наш мастер Потапов привел нас из училища на стапель.
И, знакомясь с молчаливым Беловым, коренастым, по-медвежьи сильным, пожимая его большую руку, я не удержалась, сказала, глядя в его маленькие серо-зеленые глаза:
— Хорошо тут, да?
Только что до этого в глазах его была настороженная внимательность, с которой он старался понять меня, когда я шла по палубе к его бригаде, а тут глаза его стали сначала удивленными и сразу же — по-доброму, по-стариковски ласковыми. Степан Терентьевич Белов — наш бригадир.
— Там хорошо, красавица, где нас нет! — вместо Белова ответил мне лысый Патронов, длинный и худой, и узкое лицо его с глазами-буравчиками насмешливо ухмыльнулось; по виду ему тоже было под пятьдесят, как и Белову.
— Простите, вы невеста? — тоже насмешливо, с вкрадчивой вежливостью и на «вы» спросил меня черноглазый, как Борька, Шамогонов, невысокий и очень стройный, взял под руку громадного русого великана: — А то мы с Лешенькой кавалеры хоть куда!..