Словно угадав мои мысли, и более того, подсказки адвоката Дьявола или, проще говоря, альтер эго, капитан Лебедев проронил: «Вот вы, по всему видно, человек образованный, разбираетесь в людях и прочее, и прочее, скажите вы мне по совести, ну зачем после продолжительной и тяжелой болезни вы решили потащиться в вечно опаздывающем, а то и вовсе отсутствующем автобусе разыскивать Ирину Федоровну? Зачем и для какой надобности?» Я был поражен глубиной его вопроса. Я не знал, что ответить капитану Лебедеву. Врать, что не в состоянии был переломить себя, я не мог. А сказать правду, что невозможно было удержать себя в больничном флигельке, зная, что Ирочка… Дальше я и думать не хотел, не мог, не позволял себе. Так и ответил капитану: «Не мог удержаться. До этого был болен, болезнь оглушала. А поправился и не смог удержаться». «Вот и я так! Впрочем, внешне совсем по-другому, то есть, я не был болен ничем воспалительным и диктующем необходимость оставаться в больничной койке. Я сохранял себя в пределах дозволенных правил, хотя Ирина Федоровна самобытно действовала с самого начала. Я бы сказал, оглушающе действовала на мое воображение. Я помню чудное мгновенье… Как поется, любовь наповал». «Зачем вы мне все это рассказываете, Николай Иванович?» — спросил я, забыв, что минуту назад сам рассказывал ему примерно то же самое. Капитал Лебедев, словно не слыша меня, продолжал исповедоваться: «Значит, я сохранял себя в пределах дозволенных правил, радуясь возможности видеть Ирину Федоровну, хоть иногда». «Вы женаты, Николай Иванович?» «В том-то и дело! Правда, в данный текущий момент повезло неукоснительно: жена с пятилетним сынишкой по имени Вовочка отправилась на все лето к матери на Украину, в город Запорожье, откуда они (ее семья) родом». «Так что пользуетесь образовавшейся семейной прорехой?» — жестоко спросил я. Мне этот слащаво-говорливый тип в общевойсковой форме порядочно надоел. Но тут же я поймал себя на мысли, что и Васеньку, и капитана Лебедева я тоже использовал при вольном или невольном участии Ирочки. То есть был в определенной степени альфонсом или еще хуже — пимпом! Я даже хотел остановить джип и выскочить на дорогу. Но было поздно.
Мы подкатили к гостинице как раз в ту минуту, когда Ирочка с букетом белых и голубых флоксов, под ручку с Васей Рубинштейном начала подниматься по ступенькам городской гостиницы. Время было позднее — около семи часов вечера. Откуда они шли и где купили цветы? «Ирочка! Вася!» — окликнул я своих друзей, а капитан Лебедев приветливо помахал фуражкой с красным околышем и темно — красной эмалевой звездой. Ирочка и Вася, как фигурки в заводной игрушке «Лебединое озере», разом повернулись к нам, сохраняя полную взаимную синхронность движений тела и скольжения улыбок. Вася сбежал вниз к нашему джипу, а Ирочка продолжала стоять на третьей ступеньке, улыбаясь, каждому и никому, как жена президента с трапа самолета. Вася сбежал со ступенек, обнял/похлопал по спине меня и протянул руку капитану. Тот представился, не без смущения, успев сострить и слукавить: «Капитан сухопутных войск Лебедев, Николай Иванович, доставил Даниила Петровича!» «А себя?» — подумал я. Счастливая сущность Ирочки Князевой тем и отличалась от наших заскорузлых и подозрительных натур, что в каждой ситуации обнаруживала источник возможного удовольствия. Так и говорят по-английски о подобных редких индивидуумах: «Happy person!»
«Как замечательно! Васенька, приглашай моих друзей на ужин!» Я ринулся с удовольствием. Капитан же засмущался, шепнув мне, как старому знакомому: «Не предполагал ужинать в ресторане. Одинокими рублишками всего лишь располагаю». (После, вполне возможно, значительно после, Ирочка рассказывала мне, что капитан во время их нечастых свиданий угощал Ирочку пивом в местном Доме офицеров, где давали спиртное без наценок и тощие бутерброды с кильками почти задарма. Зачем же ходила? Неужели предвидела на много лет вперед? Или не все рассказывала?)
Бокситогорская гостиница была трехэтажная, кирпичная, с претензией на солидность, а ресторан при гостинице был, в сущности, городской столовой повышенного класса, если так можно объяснить с одной стороны улучшенный (по сравнению с обыкновенными столовыми) способ приготовления пищи, а с другой — отсутствие музыкантов, призванных увеселять публику. Никто в этом ресторане-столовой никого не увеселял, но кормили пристойно. Гостиничная публика в основном состояла из командировочных, которые, конечно же, предпочитали питаться здесь, нежели в «общепитовских» столовках, где (в лучшем случае!) давали салат из капусты, щи на курином отваре да отбивную из куска свиного жира, обвалянного в сухарях. И опять же (в лучшем случае!) кружку разливного жигулевского пива.