День был солнечный, легкий, зелено-голубой. От Китай-города по улице Солянка повернули мы к нужному переулку, кончавшемуся Покровским бульваром, и нашли здание училища. Добродушная запотевшая дама из приемной комиссии предложила Боре подать документы на отделение медицинских лаборантов. Дело в том, что на фельдшерское отделение принимали только с дипломом средней школы. У Бори была окончена восьмилетка. «Соглашайся, Песков, сразу и оформим. Правда, у нас с общежитием трудновато. Придется тебе, Песков, встать на очередь». «Насчет общежития не беспокойтесь…», — поспешил я успокоить даму. «Алла Петровна! — подсказала она, продолжив. — Занятия, как по всей стране, с 1-го сентября. Но вот у нас еще одно правило. Необходимое условие, что ли». «Какое правило, Алла Петровна?» — насторожилась Катерина, до тех пор скромно стоявшая позади нас с Борей, изображавших послушного сына и любящего отца. Насторожилась Катерина, скромно ожидавшая чуть в сторонке в своем летнем и праздничном шелковом платье, раскрашенном желтыми и красными крупными цветами. Платье потрясающе гармонировало с ее цыганской гривой, переброшенной на спину, и статной фигурой. «Правило таково: всех учащихся, принятых без экзаменов, а у вашего сына отличный аттестат за восьмилетку, отправляем до конца летних каникул в подшефный колхоз», — разъяснила Алла Петровна и отхлебнула чай из толстой зеленой кружки, разрисованной цветами. Кружка была одновременно символом молодости (абитуриенты) и солидности (академическое училище). «Куда отправляете?» — переспросила Катерина. «В подшефный колхоз, гражданка Пескова! Сначала силос закладывать, потом на строительство коровника, а под самый конец — на уборку картошки. Бывает, что и часть сентября прихватить приходится». «Часть сентября?» — глухо переспросила несчастная Катерина, собиравшаяся провести с сыном летние каникулы в Москве. Я молчал. Мне было жаль Борю и Катерину. Но что я мог поделать? И как всегда в неразрешимых, на первый взгляд, ситуациях, в глубине души засветилась успокаивающая мыслишка: «Зато останемся вдвоем!» «Так что поздравляю тебя, Песков, и родителей с поступлением в академическое медицинское училище. А завтра изволь приехать сюда к десяти утра. Тебе повезло! В колхоз идет грузовик с продуктами для наших студентов».
День прошел в сборах и покупках, как будто мы провожали нашего сына в армию или, по крайней мере, в дальнюю экспедицию. В магазине «Спорт. Охота. Рыболовство» был куплен рюкзак, а к нему кеды китайского производства, которые теперь дружно назывались кроссовками. Конечно же, рюкзак был мгновенно заполнен всякими, по мнению Бори и при поддержке Катерины, необходимыми вещами, за которые я платил все с большим и большим энтузиазмом. Что-то нарождалось, проклевывалось внутри моей души зрелого и утвердившегося годами одиночества холостяка. Какое-то чуть ли не отцовское чувство, что ли? Мне было приятно ловить каждую вспышку благодарности матери и сына, когда я платил за очередную покупку. Заполнив рюкзак, мы отправились в гастроном на площади Восстания где, обойдя все отделы, накупили массу вкусных вещей: клубнику, черешню, помидоры, огурцы, колбасу, сыр, свежий хлеб, две бутылки «Мукузани», апельсиновый сок и лимонад. Со всеми этими покупками мы отправились ко мне (к нам!) домой на Патриаршие пруды.
Обремененные покупками, радостные, готовые праздновать поступление Бори в медучилище, мы поднялись по лестнице на третий этаж и замерли от неожиданности и ужаса. Под дверью моей квартиры, положив голову на портфель, а портфель — на коврик, спал замдиректора Силинской ветстанции, муж Катерины — Клавдий Иванович Песков. Необходимо отдать должное моим соседям по коммунальной квартире: они как будто не замечали моих уральских гостей. Впрочем, так же, как не замечали когда-то Настеньку и Ингу. После многих лет наблюдений за соседями по коммунальным квартирам (у себя или у моих знакомых) я заключил, что они делятся на три абсолютно разные и ничем не объяснимые (в своем отношении к среде коммунального обитания) категории. Я говорю о внешних проявлениях. Первая категория соседей испытывает абсолютное безразличие к остальным жильцам и их гостям. Вторая — излучает доброжелательность, граничащую с навязчивостью. Третьей присуща склочность и агрессивность. Мои соседи были абсолютно безразличны к моим гостям: заходили те на полчаса-час или оставались надолго. Это было благом! Мои соседи словно не замечали возни, которую мы подняли вокруг нового гостя. Осторожно растолкав Клавдия Ивановича, от которого несло алкоголем, как из пивной бочки, и оторвав от каменного пола лестницы, мы перевели его в мою комнату, где он продолжал спать до следующего полудня и даже пропустил Борин отъезд в колхоз, не попрощавшись со своим приемным сыном. К полудню, когда Боря давно трясся в грузовике среди коробок, бочек, мешков с пшеном, макаронами, сахарным песком и прочими упакованными продуктами, предназначенными для студенческой кухни, Клавдий Иванович проснулся. Не стану пересказывать в деталях момент его протрезвления, который так и не наступил окончательно. Ни я, ни Катерина не могли реконструировать картину дикого запоя, в который, как я предполагаю, впал Клавдий Иванович по пути из села Сила в Москву. То есть я могу вообразить, как он, многократно уговаривая Катерину по телефону вернуться домой в Силу и продолжить временно прерванную семейную жизнь, натыкался на полный и окончательный отказ. Конечно, я не мог слышать слов, сказанных Клавдием Ивановичем, находившимся на переговорном пункте в далеком уральском селе. Наверняка, он старался убедить, заставить, устрашить, прибегая к полному набору юридических терминов и простонародных угроз, потому что из-за ширмы, где поселилась моя желанная гостья и, одновременно, супруга Пескова, доносилось отчаянное: «Нет! Нет! Ни за что!»